10-03-2013 –На Страшном суде направо – кто такие?

Поздравляю вас, братья и сестры, с воскресным днем, и с сегодняшним праздником -воспоминанием Второго пришествия Христова. Вот в санаксариях вчера мы слышалио том, что день сегодняшний памятования о Страшном суде Господнем, для христиан это день Второго пришествия Христа. И в силу этого в санаксарии называют этот день последним из праздников. Ибозавершается весь праздничный земной крут этим величайшим событием, после которого уже изменятся времена, ибо перестанут быть. Изменится вся земля и все, что на земле. Все переменится. И переменится, изменится сам человек, ибо мертвые из гробов восстанут, живые в иной образ жизни преобразятся и будут введены. И Небо торжествующее, соединится с воинствующим собранием людей земли, и рай примет в свои обители великое множество освободившихся из ада людей.

Евангелие сегодня говорит о том, что народы все предстанут пред Господом. Он же Сам, как Царь царей, воссядет на престол, и с престола Своего, начнет разделять во всяком народе овец от козлищ. Одних овец оставит в правую сторону, других козлищ поставит по левую сторону. Поставит сначала. Ведая, зная каждого из всех, в том числе и из нас с вами. А потом возгласит: «Придите ко Мне благословение Отца Моего», то есть имеющие благословение Отца Моего. И потому помните, в молитве первосвятительской Господь перед страданиями крестными, Отца Небесного молил: " тех, кого Ты Мне дал, благословение Отца Моего, тех, Я, — говорит, сохранил. А те, которые остаются здесь на земле, да будут едино в Нас». То есть про нас так сказал. А теперь, когда поставил всех на Страшном суде по правую сторону от Себя, и возгласил: «Придите ко мне, благословение Отца Моего». А далее открывает нам суть самого благословения.

Кто это такие — благословение Отца Моего? Как это узнать, кто благословенный, кто нет? Отвечает Господь, говорит: «Ибо», — и дальше перечисляет кто, — 6 родов людей, по действиям их, по поступкам. Вот совершавшие, и совершающие эти 6 поступков, они являют на себе благословение Отца Небесного и являются теми, кого Он призывает к Себе, и говорит: «Придите». Кто же это такие? Как это надобно сугубо жить, и что-то такое надо делать, и какие признаки надо иметь, чтобы в итоге уже там, в райских обителях, перед престолом Божиим стоя, быть позванным: " Придите, благословение Отца Моего»? И когда мы с вами читаем жития подвижников и святых угодников, мы складываем из этого некое впечатление о том, что спасение связано с великими подвижническими трудами, бдением, постом, внутри поста воздержанием, и условиями жизни, в которых фактически для плоти нет никаких условий. И даже для души тоже нет никаких условий. Что это за условия для души, когда один в пустыне, один в горах, один в лесу, вокруг звери, неустроенное жилище, никакого общения ни с кем-то. Видимо, когда возгласит Господь: «Придите ко Мне, благословение Отца Моего», Он начнет перечислять именно таковых, которые такой подвиг совершили и так жили.

Так складывается у нас впечатление. И мы ждем, что сейчас Господь начнет называть 6 родов людей, которые выполнили такую подвижническую жизнь. И по характеру их подвижничества будет называть первых, кто на бдении стояли, не отвлекаясь, вторые, ктов посте были так, что в день праздничный вкушали скелетик рыбы, погрузив в кипяток и называя это праздничным супом. «Сегодня благословлена рыба», — радовался старец Тихон на Афоне, и потчивал этим питьем своего келейника. Но вдруг вместо всего этого, мы слышим совсем простые слова и простые действия: «жаждущего напои, голодного накорми, странника принял в дом, раздетого одел, болящего посетил, и в темнице сидящему утешение принес. Ибо, говорит Господь, когда Я в таком состоянии был, вы ко Мне такое сделали.

А в ответ все, стоящие справа, воскликнули удивленно. Поразительно, это все происходит уже там, в раю, где многое, что открыто для людей. Это уже не на земле, собственно, в земной земности нашей. И они, люди, которым много что открыто, тем не менее, с удивлением обращаются к Господу: «Когда мы Тебя напоили, накормили, обули, одели, приняли странника. Мы же никогда не видели Тебя на земле. Мы молились Тебе, мы много что делали для того, чтобы быть в молитве, близко с Тобою, но Тебя лично не видели, и таких действий по отношению к Тебе лично не делали». А Господь говорит: «Если ты сделал это одному из меньших сих, — называя в том людей,-то ты сделал Мне. Ибо эти меньшие, которые к тебе приходили, возле тебя были, у тебя что-либо просили, к тебе за помощью обращались, рядом с тобою болели, где-то в тюрьме сидели и из тюрьмы к тебе письма писали. С ними Моя любовь, Моя милость, с ними Я Сам. Многих из них Я сопровождал в путях их жизни. Они самые немощные, бессильные, самые неустроенные в жизненных обстоятельствах земной жизни, более всего нуждались в Моем участии, в Моей помощи. И Я был всегда рядом с ними, и вместе с ними от их лица просил, молил всякого, кто мог бы больного посетить, голодного накормить».

И все равно вот вчитываясь, или же слушая эти слова совершающихся событий во время Страшного суда при Втором пришествии Христовом, мы недоумеваем. Ведь накормить, напоить, это так просто. И много людей так делают. Мало того, это вообще свойственно народам самых разных стран, и самых разных религий. Более того, это вообще свойственно естеству человеческого добра. А кто на земле не добр, и как много людей, каковые вообще, не имея никакого отношения к православию, ко Христу, даже и не ведая, и не зная Его, тем не менее, так делают, итак совершают. Когда мы вчитываемся сегодня в воспоминания малых народов прошлых веков, которые еще не были задеты цивилизацией, мы удивляемся, насколько в простоте их обращения друг с другом, исо всякими входящими к ним, они проявляют как раз эти удивительные качества человеческого добра. Замков не было на их домах. Даже в наших Русских деревнях в позапрошлом веке, люди, выходя из дома, просто палочкой подпирали дверь. А всякого, кто из странников стучался в дом, принимали. И это было свойственно и малым народам, не знавшим Христа, и нашему народу, знавшему Христа. Что же тут особенного?

Почему именно эти признаки, эти свойства, такие поступки, такие действия, по какому их качеству они оказываются тем не менее поставляющиечеловека, с этого момента Страшного суда, поставляющие в жизнь вечную одних в райских обителях в Царстве Небесном, а других тоже в вечную жизнь, но в гиену огненную. Которым сказано: идите от Меня, ибо вы того не сделали, то есть не накормили, не напоили, не откликнулись на нужду болящих, не пришли в тюрьму ко Мне сидящу. Участь страшная, на веки вечная либо в радость и счастье торжества в Царстве Небесном, вместе со своим Господом вселюбящим, и бесконечно и всеобъемлюще любящим. И пребывание в этой бесконечной Божественной светлейшей, чистейшей любви. И наоборот, во тьме, где скрежет зубов, где червь неусыпающий, в ужасе, страхе, в страданиях, в воплях проводить вечную жизнь в гиене огненной. И это-то определение столь категорично, столь уже окончательно, и столь бесконечное определение, которое совершается, оно производится всего лишь по способности напоить, накормить, и наоборот, не напоить, и не накормить.

Об этом ли Евангельское сегодня откровение? То есть Господь говорит какое-то откровение нам. Говорит какую-то страшную тайну. Говорит что-то такое, которое определит всю нашу последующую вечную жизнь. О чем это говорит Господь, выражая это какими-то очень простыми действиями? Церковь не есть Матерь, которая загадки задает, и не дает разгадок. Церковь это та Матерь наша, которая в попечении своем, обращаясь к нам словом, разумеет, что мы это слово услышим. Правда, Господь говорит, что имеющие уши, те да услышат. Но может быть это уже и сейчас, слово это обращено совершенно так же, как и там, на Страшном суде будет. То есть, какая-то тайна Божественная совершалась, когда Господь выставлял из всех народов направо одних, других на лево. Потом ведь только возгласил: «Придите ко Мне». Сначала расставил.

Так и сейчас, говоря: «имеющий уши слышать, да слышит», уже определяет, это те, которые слышат, уши имеют. Это ведь уже определение Господне. При этом, если на Страшном суде расстановка направо и налево привела в недоумение всех, ибо, ну, вот в одном из писаний святых отцов написано, что когда ты придешь туда, за гроб, ты многому удивишься. Много того, чего ты не думал, там вдруг откроется тебе. Многое, о чем ты думал точно, там совершенно иным образом будет происходить. Ты переживешь великое изумление от того, что ты там увидишь, и встретишь. Это говорит святой отец своим чадам, которые все знают. Евангелие все знают, жизнь церковную знают, подвижническую жизнь конкретно ведут. И он вдруг говорит им на конце своей жизни, уходя, перед смертью, говорит это, ну теперь мы понимаем, откровение. Что если вы, проведя со мною вместе, как чада мои, подвижническую, не просто мирянскую, а подвижническую жизнь, думаете, что вы теперь во всем готовы и все знаете, что там будет, либо и откровение читали о загробной жизни, и Евангелие толковали и знаете его, вы думаете, что вы знаете. Нет, говорит он, «даже вы, которые со мной прожили подвижническую жизнь, имели причастие, имели Евангельское откровение, имели даже благодатное откровение, многому удивитесь, придя туда».

Тем более поразительно, что с удивлением воскликнули поставленные уже направо и налево люди, как первые, воскликнули: «где мы Тебя видели, и накормили, напоили?», так вторые воскликнули со скорбью, а кто-то может быть и с возмущением: «где мы тебя не напоили, и не накормили?». Ведь наоборот, скорее всего они будут восклицать, что мы как раз все это делали. Почему же мы оказались направо, уже не налево? Не может церковь, поставляя нас в эту тайну этих откровений последнего времени, или события, оставить при загадке. И поэтому апостол сегодня столь же простым образом, столь же на простых каких-то примерах дает нам ключик к разгадке этой страшной тайны, но которая, оказывается, совершается в обычных наших буднях. Как Господь говорит о каких-то совершенно обычных, будничных событиях: напоить, накормить, одеть, странника принять.

Так и апостол Павел, открывая нам тайну этих слов Господних, говорит о том, что ты делай все это, имея внутри себя радение, чтобы брата, сестру, не соблазнить. Вот приоткрывается начало тайны. Тоже вполне понятно, то есть вполне узнаваемое наставление, которое говорит нам апостол: и ешь ли ты, или не ешь перед братом или сестрою, и то ешь, и другое не ешь, делай только с одним радением, с одною заботою, чтобы не соблазнить. Вот очень важное какое-то центральное устремление и центральное расположение и смысл наших христианских поступков. Ибо, если мы так делаем, так поступаем, то мы оправданны. И тогда тот, который, оказывается, и кормит, и поит, и странника принимает, может, оказывается, это делать в соблазн. Не тому страннику, которого принял, а в соблазн своим домашним. Не того, кого накормил, а в соблазн тех, кто рядом был и не получил. Вы же, делайте, «не испытуя». А как тогда делать? В отношениях с кем надо быть, чтобы не испытуя давать, не испытуя кормить, не испытуя одевать?

Вот сегодня многие задают вопрос, а вот возле храмов там пьяницы стоят и просят милостыню, просят же, значит, а сказано — давать, а святые еще добавляют, «не испытуя», и апостол Павел говорит: «не испытуя». Как это? В отношениях с этими пьющими, и ними «не испытуя»? Я в эти отношения вхожу? Нет, оказывается, хотя и в эти тоже. Но суть и смысл вовсе не в этом. А в том, что ты исполняешь заповедь Бога своего. Ты в словах «не испытуя», или в действиях «не испытуя», исполняешь, оказывается, или входишь, оказывается, в отношения с Богом твоим.

Войти, ну как минимум, ты входишь в отношения с твоими родителями, которые, будучи христианами, тебе сказали, давай не испытуя, в отношения со своим духовником, который тебе сказал и благословил: «давай не испытуя». И если ты имеешь отношения с ними, а через них с Богом Самим, то тогда ты в ходе, ты дающий, являешься Сыном. Ты не просто тот, который имеет, что дать и поэтому входит в отношения с просящим, и дает, потому что имеет. Ты, оказывается, прежде всего, пребываешь сыном, и в отношениях с тем, кто тебе заповедал так делать. И будучи сыном, встречаясь с нуждою, ис просящим, ты даешь. Не от себя, и не потому, что сам имеешь, а потому, что на это тебя благословилитвои отец и мать, твой духовник, твой крестный родитель, апостол Павел в сегодняшнем послании, и наконец, Сам Господь. Как исполняющий, совершающий сыновний, их завет, ты даешь. И тогда, оказывается, даешь не только потому, что имеешь, но, даже не имея, даешь, даже последнее даешь.

И тогда становится вполне ясно, для сына ясно, что можно и отдать и последнюю рубашку и исполнить ту заповедь Божию, которая говорит, что позвал тебя кто в путь, следуй за ним, позвал на одно поприще, а ты пройди два. Это будет не твое испытание нуждающегося, это не будет твое испытание своих возможностей, и своих имений. Это будет сыновнее исполнение завета твоих родителей, кровных, крестных, духовных, наконец, апостольских, и в конечном итоге, заветов Самого Бога. И чем более ты сын, и чем более ты в этих обращениях, отношениях искренен и прост, верен и окончателен, тем легче и тем естественнее будет для тебя исполнить само собой, не испытуя, кому ты даешь, исполнить, сказанное. Сказали тебе — давай, ты даешь.

Оказывается, направо и налево на Страшном суде поставляются вовсе не те, которые имели, чем поить, чем кормить, чем одевать. Вовсе не те, которые были здоровыми и поэтому посещали больных, и не те, которые были свободными и посещали тюрьмы, вовсе не о них идет речь. Потому что таковыми являются любые люди во всем мире, в любых религиях, и даже ужасных, сатанинских, и демонических религиях тоже так же делают. Речь идет здесь, оказывается, о твоем сыновстве. О том, что ты в своей семье кровных отношений своих сыном и дочерью был своим родителям. Выйдя за пределы семьи, был сыном своего Отечества, вступая в церковную жизнь, сделался сыном церкви. А в церковной жизни, соединяясь в Духе Святом со Христом, сделался сыном Отцу Небесному. Вот об этом, оказывается, идет речь. Вот, оказывается, кто поставляется направо, а кто так не сделался и таким не был, поставляется налево.

И тогда нам открывается связь сегодняшнего события, которое поставлено, как приготавливающее нас к Великому посту. Связь воспоминания сегодняшнего Страшного суда с предыдущими воспоминаниями мытаря и фарисея, а потом блудного сына. Оказывается, это все одна линия. Но вот другой тогда вопрос: ведь сыновьями рождаются не только мы с вами, которые родились в церкви, и которые были приобщены после рождения церкви крещением. Сыновьям рождаются и мусульмане, и буддисты, и язычники, и даже верующие коммунисты. Все рождаются сыновьями, и дочерями. И среди разных народов мы можем увидеть удивительные примеры и образцы сыновства, поразительные явления сыновних всех пяти свойств, каковые мы с вами знаем. И единение, и приемственность, и забота, и принадлежность, и бытия вместе с ними. И, тем не менее, одни попадают направо, другие налево. И те, которые налево попали, это же тоже сыновья и дочери. Мало того, тоже совершавшие все сыновнии и дочернии свои обязанности, и чувствования. И были верными во всем этом исполнении и совершении.

Значит, когда мы говорим о сыновстве, мы еще чего-то не договариваем. Значит, когда мы слышим сыновство, как тайну, открывающуюся на Страшном суде, мы не вполне еще в тайне пребываем, присутствуем. Хотя уже для нас нравственная тайна уже открыта. Ибо, что речь идет не об имеющих, способных дать, напоить, накормить, а речь идет о сыновьях, это тайна нравственная. Она уже открывается. Но не в ней только дело оказывается, потому что эту нравственную тайну совершают в поступках своих и действиях любые народы, и люди любых религий. Речь идет, оказывается, о благодатном сыновстве, о сыновстве духовном, о принадлежности не просто своей семье по крови, но принадлежности в своей семье малой церкви. Не просто возрастания своего в естестве своих физических, душевных качеств и своего возраста, от младенчества до старости, а еще и возрастания своего христианства, которое по благодати совершается и по благодати происходит. И сыновство это, оказывается, не просто нравственное, кровное. Это сыновство еще и облагодатствованое, очищенное благодатью. И потому совершаемое в этих поступках своих, каким-то особым образом. Ты даешь, кормишь, поишь, одеваешь, но каким-то особым образом, так что видно, что это не просто сын делает, потому что завет такой у него от его отцов. А еще и потому, что это делает сын облагодатствованно.

Как это можно так кормить, поить, чтобы было видно, что это облагодатствованно это делаешь? Нравственный сын и дочь делают по причине завета своих родителей, поэтому не испытуя. А облагодатственный сын и дочь делают это, отдавая все. Поэтому-то Господь и как пример именно этого поступка, приводит нам вдовицу, которая положила 2 лепты в жертвенницу в храме, потому что положила последнее свое. Как можно жертвовать не от обилия имения своего, и даже не от того, что ты часть своей порции делишь с другими? Как можно жертвовать, имея последнее, чем ты можешь жить и выжить, и детей своих накормить, и это последнее отдавать? И в итоге остаться ни с чем в своей земной жизни. Как можно так жертвовать, теряя всякую возможность выживать в земных обстоятельствах, где реальная пища нужна, и какой-то кусочек ты должен себе оставить. Где реальная вода нужна, и какую-то капельку ты должен себе оставить. Ибо, если ты себе не оставишь, то ты умрешь, умрут твои дети. Как можно так жертвовать, отдавая последнее, и не имея абсолютно никаких прогнозов на то, что к тебе вернется?

Да, говорят христиане, с торицей вернется, на Небе сочтется. Но это ж ты умрешь. А здесь, в этой земной-то жизни ты же так отдавать, значит обрекать себя на верную смерть через 10 дней, через 20 дней, все отдав, ты точно же ведь, ничего не имея из еды, погибнешь. Из одежды и крова над головой, зимою замерзнешь. И, тем не менее, жития святых угодников Божиих, изобилуют именно такими поступками. Ладно, жития. Когда мы просто читаем какие-то обычные журналы православные, прошлых столетий наших российских, где описываются самые обычные житейские истории, житейские, деревенские чаще всего. Городских очень мало, кстати. Деревенские истории, где люди поступают в обычном быту, вовсе не подвижники и не прославленные святые, видимые не подвижники, а поступают как-то вот удивительно. Казалось бы, обрекают себя на голодную смерть, на смерть в холоде или в жаре, без крова и одежды.

Оказывается, можно так делать, имея отношения уже не с земными обстоятельствами, а только сСамим Богом. Можно так делать, только имея одно упование на всемогущество Божие. Можно так делать, имея одно только упование на милость Божию к тебе, все отдавшему. Можно так делать, имея только одно упование на бесконечную, всещедрую, и все могущую любовь Божию, которой Он, промышляя в Своих действованиях на земле, может сохранить тебя, даже оставшегося голодным, даже потерявшего последние капли воды, потому что отдал. Только упованием одним на Бога, можно, оказывается, так жить и так делать. И действительно, мы видим это не только в простых примерах, обычных жителей деревень, которые в прошлых веках это делали. Правда, сейчас эти журналы и эти истории мало публикуются. Но вот, если вы возьмете Троицкие листки, четыре тома, там время от времени вдруг встречаются эти выдержки из этих журналов. Если вы возьмете архивы этих журналов и начнете их смотреть, там вы вдруг найдете немалое число таких удивительных рассказов, когда простые деревенские люди, вообще ничего из себя не представляющие в социальном смысле, в общественном положении, поступают именно вот так.

А в житийных описаниях сколько раз мы встречались с разными игуменами, которые раздавали все, что имел монастырь, особенно в периоды голода, или же войны, и междуусобицы, раздавали приходящим окружающим жителям все. Кто только не кормился от монастырской трапезы. И продолжали благословлять своим келарям раздавать, даже когда совсем уже ничего не остается. Вот уже с ужасом вся остальная братия монастыря видит, что осталось только лишь на собственную жизнь. Вот уже и этого нет вполне, вот осталась половина от того, что осталось на собственную жизнь, вот уже последнее благословил игумен отдать и раздать. И мы встречаемся опять со случаями, когда братия возроптала, восстала вся на игумена, а он, тем не менее, оставаясь в своем молитвенном стоянии Господу и великом сердце своем упования на милость Божию, и упования, что не постыжен будет, отвечает братии: «поступим, как Господь велит». Ну и в ряде случаев, да, мы видим, что Господь не постыдил. Помните, о преподобном Сергии, когда он так, в итоге опустошил всю житницу монастырскую, и уже несколько дней, видимо, голодала братия. И ропот уже начал подыматься. И вдруг, в ворота постучали — целый воз свежего хлеба. А когда кинулись благодарить, то никого не нашли. Но эти чудесные события не со всяким монастырем происходили. История описывает и случаи, когда игумен благословлял все раздать, и все раздавали, а потом сами голодали. И больные, немощные, умирали от голода. Как можно было, предполагая, что такое может быть, или же уже не один раз в опыте имея такую смерть, немощных братьев благословлять раздавать последнее. Что это такое надо было иметь?

Еще одна загадка, еще одна более глубокая тайна. Что за упование должно быть у человека, который обрекая себя на смерть тем, что он отдает последнее, остаетсямирен, уверен. А, оказывается, не уверен, а верен. И в этом большая разница. Уверен, это значит в своих силах и в разных земных обстоятельствах, или же в разной силе Господней, что Он в земных обстоятельствах, все равно привезет этот воз с хлебом. Ангелы принесут, уверен. Нет. И опять сыновнее — верен. Верен, как сказавшим отдавай. И он отдает. Уже не испытуя ситуацию нуждающихся, а не испытуя своих возможностей дальше жить, не испытуя своей судьбы, не испытуя своего для себя уже времени своего дальнейшего пребывания в земной жизни. Не испытуя, выживет он, или не выживет. Не испытуя, сможет он вообще протянуть свой век, оставшись вообще без ничего, хотя бы еще ближайшие 2–3 года. Вообще не испытуя. Что это за верность такая? Кому эта верность? Которая, обрекая себя на смерть, в итоге, в большинстве случаев и истории церкви, смерть и получили. Верен.

И совсем другое, уверен. Я верующий, и поэтому я уверен, Господь поможет. Сколько раз мы это слышали друг от друга, или от каких-нибудь, казалось бы, набожных наших вот, сестер и братьев, которые говорят: «отдавай, поможет Господь, сторицей вернется». И приводят кучу примеров: «я вот, раздавала, а потом мне в тот же день все насыпал Господь. Я вот, отдала, или отдал, а мне через три дня столько всего пришло. Я поделился, последнее отдал, а через месяц такая премия была. Уверен, что так будет и у тебя, и с тобою будет». Да, конечно, можно так ходить. Но только не об этом идет речь. Очень может быть, что таковые, так делающие, и так говорящие сегодня, вдруг окажутся по левую сторону и будут с удивлением возглашать: «Господи, а почему мы здесь налево стали? Мы же так все это делали, уверенные, что так будет, уверенные, что мы станем по правую сторону, уверенные, что мы Твои чада». Мы, я, от себя, в своем разумении, уверен, тысячу крат уверен в Тебе, Господи, вТвоем всемогуществе. Я уверен. Я уверен в Тебе, вТвоей любви, Господи, я уверен».

До грехопадения Адаму не было это свойственно — я уверен. После грехопадения появилось это, когда Адам, от этой, некоторой, от себя ревности, от себя любви к Богу, переступая свое единение с Ним, и переступая заповедь Божию, поступает, казалось бы, совершая добро для Бога своего любимого, поступает в одиночку, отложившись от единения с Богом. В своей свободе оставшись один, и поступает, уверенный, что делает нечто доброе, что сейчас, когда он вот так вот, теперь, узнав добро и зло, съев с дерева, теперь станет особо мил Богу, особенно дорог, потому что он теперь имеет некое новое качество, уверен, что будет сейчас радостью для Бога своего. И вдруг изгнание. Любая форма уверенности, любая глубина уверенности, в конечном итоге, самоуверенности, в самом начале своей уверенности, уже несет в себе эту самоуверенность.

Значит, отдавая, надо не уверенным быть, надо быть верным. Верным, даже до смерти. Сказал Господь, отдай, и больше ничего не надо. Не испытывай, будет у тебя после этого жизнь, обеспеченная уже со стороны БогаСамого, или не будет. Какое тебе дело до этого. И вообще, какая тебе разница, будешь ты жив или не будешь жив. Для верного, эти вопросы вообще не стоят. Для глубины сыновства Отцу Небесному, эти вопросы вообще неведомы.

Единственно, что есть жизнь, это благословение. Единственно, что есть оправданность поступков и действований, это завет. И единственнаялюбовь и жажда исполнения, это исполнить благословение и завет. В церкви эту сокровенную тайну сердца назвали одним словом, которого не знают никакие другие народы. Это слово простое, мы все его применяем друг к другу. Но называем этим словом внешние события и внешние действия, присваиваем это слово к внешнему. А оно, оказывается, относится к внутреннему. Особая, глубочайшая до смерти тайна верности твоей Богу, это слово — послушание.

Так вот, оказывается, кто были поставлены направо, вот, оказывается, кто получил право этого поставления. И Господь Сам о Себе так и сказал, что Я буду на престоле, потому что первый исполнил это послушание, даже до смерти. Было велено — истощись с небес до земли, не разбираясь, чем это обернется и во что это превратится, и чем это кончится. Господь просто исполняет это благословение Отца Небесного. Истощается. Он, Бог, сотворивший всю вселенную, делается обычным человеком, только потому, что сказано: «Сделайся, будь, пойди». Сказано: прими страдания, умри за грехи их. Ты не имеешь никаких грехов, и при этом страдания будут такие, что когда даже воспоминал об этих страданиях, предведал их, пот кровавых выступал на лбу. Такой ужас, и столь велика емкость этого страдания, что по человечеству Своему неожиданно Господь вдруг восклицает: «Господи, если можно, чтобы эта чаша прошла мимо Меня, да пусть пройдет». Но тут же, как бы спохватываясь, говорит: «Но не Моя воля, а Твоя, да будет». Что это такое? Верность, которая не испытует свою судьбу, не испытует свое добро, не испытует свою участь, не испытует вообще ничего своего. Если сказано — иди, умри. Идет и умирает.

Поразительно, христиански воспитанная наша армия, 17 — 18 века, она это, даже в нравственном своем, когда Отечество, а от лица Отечества царь поставлял пойти в солдаты, и служить солдатам 25 лет, ничтоже сумняшеся, шли и служили. Никто не косил, никто не пытался скрыться, убежать, сказаться больным, получить какой-то билет белый. Но считали своим долгом, более того, своей жизнью, более того, велением совести, более того, велением веры. Повелел вседержительный царь служить 25лет, шли и служили. А потом, когда меньше служили, или когда набирались во время войны войска, повелел командующий, не просто командир отделения: «иди, умри», шли и умирали. И не было никакого испытания в этой верности сынов Отечества, испытания своей жизни, испытания своей участи, испытания своей животности, ибо ее не было, испытывать было не чего. Там, где верность, тем нечего испытывать своего. Там есть только тот, кто дает тебе и говорит, там есть только то, что надо тебе сделать, коль уже сказано.

И отсюда эта удивительная какая-то особенность трудовая в православном русском народе, которая всегда была. Особенно вот в те годы, до19-го века включительно, но в значительной мере уже потерявшееся вот эта трудовая дисциплина, трудовая повинность, когда старший по трудовому участку сказал, и ты идешь и делаешь, не испытуя, куда тебя послали, не испытуя, кто ты и какой ты вообще выйдешь оттуда, живой или мертвый, хватит у тебя сил или нет, идешь и делаешь. И при этом делаешь от всей души, присутствием всей своей жизни. Эту удивительную трудовую повинность мы видим не только в крестьянах, которые ну, действительно крепостной строй мог быть неким таким условием, и мы можем через это как бы назвать причину, что, мол, вот, крестьяне потому такие были, что у них был крепостной строй. Рождались крепостными и умирали крепостными. Поэтому у них другого в сознании просто нет. Только не поэтому они были такими.

Потому что, когда крепостного строя тоже не было, они все равно были такими. В благочестивых деревнях, где преступление закона не коснулось людей, где бесчиние и срам противления родителям не коснулся в семьях, там даже и без крепостничества продолжали люди быть такими. И даже, когда уже и не было царской России. И даже когда уже безбожная власть и большевизм порушили все устои верности людей, оставались в деревнях, еще долго, долго, аж до 50-х годов оставались люди в трудовой повинности такими простыми и легкими. Сказано, сделано. Подняли в любой час, что в 5 утра, что в 12 ночи, пошли и сделали, потому что сказано. И так было и в труде, так было и на фронте, так было и везде, во всех отношениях и обращениях друг со другом, потому что так было в характере людей верных. Неуверенных в чем-либо, а верных. И эту верность, по самой глубине, формировала и воспитывала сама благодать Божия.

Еще мы можем удостовериться, что эту верность мы видим не только вот в крепостничестве, и не просто в простом крестьянстве и народе, но дворяне, но князья, но царские отпрыски, не все, но сколько среди них прославленных князей. А сколько непрославленных на сегодня, мы открываем и читаем о их жизни, и видим эти удивительные, непритязательные, верные друг другу отношения, тем более верные Отечеству отношения, тем более верные заветам Господним, отношения и обращения. Что в труде, что в простом исполнении случайных нужд, просьб, что на фронте, что в чрезвычайных обстоятельствах, когда вдруг грянула беда. Голод, пожар, еще что-то. Везде и всюду верность заветам отцов, верность. Не уверенность своего молодецкого задора, не уверенность в своих талантах и дарованиях, не уверенность в своем образовании и своей учености. Верность своим совсем не образованным дедам, совсем не ученым, верующим наставникам духовным, совсем казалось бы в интеллигентском смысле невежественным духовникам верность. И тем более верность Богу в Евангельских Его заветах.

Вот о чем, оказывается, говорит сегодня, день воспоминания Второго пришествия Христова и день воспоминания Страшного суда. Жатвы много, делателей мало. То есть благодать многих доводит до призывания, поэтому жатвы много. Смотрите, сколько сегодня призванных, сколько сегодня народу в храмах. Призывающая благодать ввела в храм. Да, это всего, по отношению ко всему населению России, всего лишь 2% одни говорят, другие говорят, что 1%, третьи, — где-то, в каких-то местах всего может быть 0, 5%. Но в массе своей это все-таки огромное количество народа, призванных в церковную жизнь, откликнувшиеся на движение и действие благодати. Кого предуведе, говорит благодать, того предустави, кого предустави, то есть приготови, того призва. И вот они, званные. Благодать многих доводит до призвания.

Много званных, но дальше? Дальше переходный период. Благодать сокрывается в сердце, и тебе надо уже за ней последовать. Так последовать за нею, чтобы твоим действием последования за благодатью, благодать же начала потом, на третьем периоде твоей церковной жизни содействовать. Чтобы благодати содействующей на третьем периоде было чему содействовать, тебе надо сейчас действовать, на переходном. Это действование не человека, который растерялся от того, что нет благодати, а действования, которыми он точно стяжает благодать. Обращен к стяжанию. Правда, порою часто и долго без успеха. Он делает эти действования, а благодати нет. Тем не менее, он продолжает их делать и действовать, и годами делает. И наконец, приходит благодать. Приходит, содействуя его этим действиям. И тогда он вступает в следующий, третий период своей жизни церковной, где содействующая благодать укрепляет, утверждает все его верные, стяжающие благодать действия. Где он их обрел? Он их обрел в переходном периоде. Как он их обрел? Оставаясь верен своей призванности, которую имел в призывающий период.

Поэтому к содействующей благодати нужен делатель, то есть сам призванный, должен теперь сделаться делателем своей сердечной нивы. Жатвы много, он призван уже, но благодать сокрылась. И теперь ему же надо стать делателем действований, или деланий, которыми стяжается благодать. К содействующей благодати нужен делатель, то есть сам же призванный. Но Евангелие от Иоанна: «Не многие пойдут тем путем, и поэтому делателей мало, говорится в другом месте. А в третьем месте говорится, мало избранных, званных-то много. А избранных, которые этим деланием займутся и сделаются делателями своей сердечной нивы, таких мало. Избранных мало. Почему так?

Да потому, что если мы вспомним с вами притчу о семени, которое одно упало так, другое упало так, третье только, или четверное только упало в добрую почву, потому что одни в этих своих деланиях запутываются в терниях, в суете, в заботах и ценностях земной жизни. В семейных делах, гражданских всяких обязанностях, в своих разных устремлениях, кто к богатству, кто к власти, кто к известности. Да, при этом может быть и все ради церкви, и все на церковную жизнь, но вовсе не ради благодати, а ради устроения внешней церковной жизни, ради церкви организации. А организм церковный, который по благодати совершается? Но тогда надо же делать благодатью, ею, самою благодатью надо делать. Не собою, а ею. Но когда начинаешь так делать, то многие запутываются в терниях. Другие же не могут закалиться в этой верности благодатному поступку, благодатным действованиям, попадая в разные жизненные бедствия. Тем более попадая в разные условия гонения, которые сегодня ты вполне переживаешь, потому как всяк, кто искренне начал воцерковляться, непременно переживает на себе гонение родных и близких, потом непременно переживет на себе гонение своих же собратьев, стоящих в приходе, которые будут коситься на тебя и говорить: «кто так постится. Смотри, все постятся, примерно, чуть-чуть. А ты зачем так постишься? Кто так ходит все время на службы, с таким вниманием внутрь слушая службы? Ты что, совсем свихнулся, что ли?». Это ли не гонение? Гонение.«Вот как мы, будь таким же средним. И в силу нашей средненности, усредненности, живи. Протестанты же живут, вообще не имея благодати. А имея только одну, как бы человеческую веру, то есть религиозность. И в силу этого, смотри, какие у них упрощенные посты, упрощенное вообще богослужение, и мы давно уже тоже так живем. Смотри, мы приходим на службу, на полчаса, на час позже, уходим со службы, на час, на полчаса раньше. И поэтому мера службы, объем службы, у нас совсем такой же как у протестантов. Они так живут, это же миллионы людей, и мы так живем. Живи как мы, нас миллионы». Поэтому в этих-то вот гонениях другие не могут оставаться верными благодатному призыву.

Хотя вот в (деревне?), в годы призывающей благодати же, не обращали внимание на все эти возгласы справа и слева. Даже вплоть до категорических ссор, даже до раздоров, когда выгоняли из дома мужья жен, родители детей, дети родителей, которые слишком уверовали. Слишком уж, куда-то она у нас в церковницы подалась, мешает нам жить. Выгнали ее, пусть живет одна. Вот там она теперь и нашлась. Свихнулась. Это ли не гонение? И кто в этих гонених в призвающих период смущался ими? Да никто. А вот когда сокрылась благодать в сердце, а эти гонения остались, засмущалось немалое число. И поэтому дальше закаляться в этих условиях бедствия и гонений, не могут. «Иное упало на каменистую почву, — говорит Господь, — взошло солнце, и засохли было проросшие и появившиеся побеги».

А третьи вообще имеют привычку жить беспутно и беспечно. Беспутно, то есть что сегодня дастся земного, тому рады. Что можно сегодня урвать земного, в том и счастливы. А если еще урвав, пережили какой-то восторг, радость, съездили в паломническую поездку, столько всего пережили, но вовсе не для того, чтобы встать на путь Господень. Вообще такой привычки, навыка как-то смыслами своей жизни управлять, как-то свой путь жизненный делать осмысленным и собственно путем, имеющим цель, какой-то такой привычки нет в характере. Да и когда получает что-либо, такое, радостное, то к тому очень беспечно относятся. Подарок получили, очень беспечно с ним обошлись. Разбился подарок, потерялся подарок. Пережили благодатное впечатление в паломнической поездке. Вернулись, рассказали всем подряд, неделю целую рта не закрывали. А через неделю как опустошенные, забыли про паломническую поездку. Правда, может быть, до следующей. И третьи, получается, таковые, вообще имеют привычку жить беспутно и беспечно. В итоге все теряют, что Бог дает. «Иное упало при дороге, налетели птицы и склевали».

И, тем не менее, Господь сеет, сеет обильно, и сеет щедро. Мало, кто, получив дар благодати, к сожалению, оставляет себя и свое умение, и начинает жить и делать ее даром, эту жизнь свою даром самой благодати. Получив дар благодати, ею, благодатью начать жить. Руководствоваться в своих жизненных обстоятельствах не самими обстоятельствами, а благодатью. Опираться не на свои знания и умения, а на благодать, которая подвинет тебя как-то поступать, как ты не ведаешь и не подозреваешь. И даже исполнять заповеди Божии, Евангельские заветы не так, как ты разумеешь, и начитался по книгам, а как благодать тебя поведет. Получив дар благодати, оставить себя, оставить все свои умения, все свои знания, и начать жить и делать так, как она, благодать тебя подвигнет и поведет.

Но это же мытарь. Фарисей вообще так не может делать. Более того, для нас, фарисеев так вдруг отдать себя в действие благодати, так, что ты сам исчезаешь при этом, а действие благодати, это ведь еще и отдать себя в благословение духовникам своим. Так что ты исчезаешь со своими желаниями, а они в тебе очень сильны. А вдруг он тебя благословит совсем поперек желаний, а вдруг вообще твое желание не услышится им, или как бы не услышится им. Благословит тебе нечто такое, что ты вообще и близко не ведаешь, ладно там, не желаешь, но не ведаешь вообще. Как это пойти по дару благодати?

Мытарь только может пойти. Фарисей не может, ибо мытарь благодатью узревает вдруг свои грехи. Если пойти за благодатью, то в себе ты ничего кроме грехов, ничего не увидишь. Если же не пойти за даром благодати, то тогда, оставаясь сам с собой, в себе ты будешь видеть свою праведность. А ты же с самого детства именно так и жил. «Крошка сын пришел к отцу, и спросила кроха: «Что такое хорошо, что такое плохо». Но ты же не так спрашиваешь. Ты же приходишь к отцу и говоришь: папа я хороший? Мама, я хорошая? Хороший. Гости пришли, аплодисменты, как стихи рассказал, в класс пришел, руку тянешь, и тебя оценили, пятерку поставили, потому что ты попрал своего соседа, отодвинул своего друга. И вперед вылезая, первым ответил. Хотя мог ответить твой сосед по парте. Но ты ему не дал. Пятерку ты захватил. Ты хороший, ты золотой, медалист, ты лучший специалист с красным дипломом, и все сзади тебя. Ты даже не оглядываешься назад, кто там с твоего институтского курса, где живет и действует. Главное, ты действуешь, а они все отстали от тебя. Все сзади. Что тебе дело до них? Вот какой ты хороший. То есть, если жить от самого себя, то ты будешь все время высчитывать и собирать свою праведность. Один в знаниях, другой в умениях, третий в своем положении общественном, четвертый в своей известности среди других, пятый в том, что он душа компании, шестой, в том, что он всем может в долг дать. Мало ли кто каким образом хочет, так или иначе, выделиться. А если не во всем не получается выделиться, так хотя бы в нарядах выделиться. А в нарядах не получается, то тогда хотя бы макияжем выделиться.

Если в этом оставаясь, входим в церковную жизнь и остаемся таковыми в самой церковной жизни. И все атрибуты церковной жизни как церкви организации используем, опять же для своего авторитета, для своей власти, для своей значимости, для своего внутреннего удовлетворения самим собою, что я хорошо спел на клиросе, хорошо прочитал, хорошо отслужил службу, хорошо стоял на службе. Какие удивительные сегодня, ясные переживал чувства, сегодня вообще вдруг неожиданное было состояние, всю службу слышал и радость: «Слышишь, какой я хороший, Господом отмеченный». То есть человек все время собирает фарисейские свои оправдания. Ради чего? Чтобы быть все время превосходным. Сам в себе, перед другими, в своем роду, и вообще потом в эпохах и в веках.

Мытарь же, отдав себя вдействование благодати, видит самого себя, только так, как благодать ему его и открывает. В итоге он кроме грехов ничего видеть в себе не может. И ею, благодатью, он делается смиренномудрым, ею же он верует, ею же обращается к Богу, ее, не собою, и не от себя, а отнея. Фарисей же, получив дар, остается сам собою, а дар благодати присваивает как свою праведность, и ею выделяет себя среди людей. И благодарит Бога за подарок. Присваивает этот дар, и дальше уже пользуется им, как собственностью, как праведностью своею. Как ему присущею.

От фарисея мы перешли к блудному сыну, и у многих из нас в сознании это две разные притчи, о двух разных явлениях в человеческой жизни церковной. Но оказывается, на самом деле это не так. И блудный сын — притча об отношениях с благодатью, к ней, о ней и с нею отношения. Блудный сын, имея дар благодати, не в сыновстве умножается этим даром. А пускается завоевывать дальние страны. Мировую культуру, ну, сегодняшние мы, куда пускаемся? Мировую культуру завоевывать, науку, образование, разные столичные города, образ довольной жизни. Это в пространстве и в мировоззрении.

А дальше в самом способе жизни кидаемся осваивать снятую жизнь. То есть не саму жизнь, а ту, которая снята в виде фильмов, фотографий, в виде литературных произведений, художественных, словесных произведений. При этом эта снятая жизнь в самых разных формах. Мы ее осваиваем самым серьезным образом. Первое, что обычно бывает у человека, это мир воображаемой, снятой жизни. То есть это разные романы, повести, где словесное воображение включается, мы живем этим воображением. А дальше идет активное освоение зрелищного мира. Телевизор, потом идет интерактивный порядок жизни. Разные компьютерные игры, это все не жизнь, это все снятые явления. Но мы отдаемся им и живем ими.

Естественно в этом случае, где благодать? Где жизнь по благодати? Нет ее, и не может быть. Когда мы отдаемся зрелищной жизни в телевизоре, не может в этот момент человек отдаваться одновременно благодатной жизни, или жизни благодати в нем. Если ты услышишь в себе благодать, и ей отдашься, она тебя оторвет, она угасит твое желание сидеть перед телевизором. Она поставит тебя во что-то совсем другое, свойственное благодати, а вовсе не перед телевизором, тем более не перед компьютером. И даже не какие-нибудь книжки Чарской про православие. И даже не в книжки Вознесенской Юлии. Она куда-то, совсем в другое поставит тебя. Она отложит тебя от снятой жизни в жизнь настоящую, действительную.

Но сегодняшний человек не ищет благодати, он не хочет по благодати, поэтому счастливо проводит время уже теперь в виртуальной жизни. Усевшись перед компьютерами, спиною ко всем домашним, а то еще и все домашние друг к другу спиною усевшись, там, в компьютере вращаются, в интернете с какими-то совсем другими людьми. Мужья с какими-то другими женщинами, жены с какими-то другими мужчинами. Их называют правда: это мои одноклассники, это мои сверстники, это мои знакомые. А это интернет знакомая, а это мои новые друзья и товарищи по интернету. У тебя же есть муж и жена. Что для виртуального человека до мужа и до жены? У тебя же есть благодать, ты же сегодня причастница. Что до причастия.

Аведь всяк человек мог бы умножаться благодатью как раз в свойствах своего сыновства. И первейшим из них, это в верности. Не в том, чтобы быть, как фарисей, уверен в своих дарованиях, а быть верен как сын. Благодать именно это очищает, умножает, воскрыляет, и возводит в конечном итоге во Христе в сыновство Отцу Небесному. Это делает благодать. И тогда, ею, благодатью ты будешь умножаться в свойствах сыновства кровного в своей семье, потом в свойствах сына церкви в своей преемственности идущим за верными чадами церкви. Не уверенными чадами церкви, слышите, да, а верными чадами. И наконец, во Христе она тебя будет умножать в сына Отца Небесного.

И тогда на Страшном суде, во втором пришествии Христовом откроется, кто живет по дару благодати, а кто дар пользует на свои цели. Одни на самореализацию — блудный сын, другие на самоутверждение 0 фарисей, третьи на произволение от себя без Бога — Адам и Ева в раю, то есть на преслушание. А кто, напротив, как верный сын церкви своей сливается с нею, с благодатью. Своей волею ей отдает свою волю, и ею, благодатью любит, любит по-Божьи всякого, кто вокруг. И даже как Бог, любит. А Бог любил, будучи на земле, до смерти.

И если ты так услышишь, если ты так начнешь жить после крещения и после таинства причастия, то ты последнее отдашь, даже если завтра умрешь, потому что замерзнешь. Даже если завтра, через месяц умрешь, потому что от голода истощишься, что тебе до жизни здесь на земле, когда по благодати тебе открывается жизнь вечная. Что тебе радость земная, когда для тебя по благодати открывается радость Царства Небесного. Что тебе за счастье быть в кругу подобострастных тебе и угождающих тебе людей, когда для тебя открывается в благодати сам Царь царей, Царь Небес. И к престолу Своему зовет тебя: «придите ко Мне, все благословение, и обременение». Туда, туда зовет нас сегодня церковь. Аминь.

Расшифровка: Байрамова Н.Л.