Волгоградский период жизни

Волгоградский период — это время, посвященное внутренним достояниям нрава человека, достояниям души и духа. Достояния души — это ее силы и добродетели. Достояния духа — совесть и вера, а к ним свойства духа — сила, ревность, стойкость (способность стоять в духовных добродетелях). Правда, с первых дней хиротонии и священнического служения (сегодня ему исполнилось десять лет) я так не думал. Так вел мое служение Господь, и теперь, вглядываясь в события последних десяти лет, вижу, что это были поиски условий и средств высвобождения души и духа человека из тенет греха. Оказалось, что это невероятно трудно.

Я бесконечно благодарен Владыке Герману за его отеческую любовь и заботу, которыми он благословил мои труды сначала в Царицынском православном университете, а затем в Свято-Сергиевском училище православной катехизации и церковной педагогики после выделения его из университета в самостоятельное учебное заведение, находящееся в каноническом ведении правящего архиерея. Духовной мудростью Владыка шел с нами, со всеми, кто устраивал и учился в училище, учительными путями Божьего Промысла, наблюдая и заботливо участвуя в нем, шел, не угашая премудрой воли Божией о нас. Благодаря этому многое, что происходило с нами за эти десять лет, имело глубокую силу наставления, вразумления и упражнения в вере. Мы же старались усвоить уроки Господни как можно полнее.

Самою большою трудностью, с которою мы столкнулись, оказалась неизмеримая поврежденность души всех современных людей, а, следовательно, и наших воспитанников — учащихся училища. Сколько бы мы ни старались во время приемных испытаний отобрать наиболее подготовленных к обучению, весь последующий ход событий показывал, как много нужно трудиться над каждым из них, чтобы выпестовать Божию душу. «Много званых», — говорит Господь.

Действительно, много людей, в том числе и молодежи, обращаются сегодня к Церкви. «Но мало избранных», то есть тех, кто в душе своей имеет задел духовной и нравственной жизни. Тот задел, который имеет человек по характеру своего рода, в котором родился, и по тому воспитанию детства, в котором закладываются важнейшие отпечатления правдивой жизни. Вместо этого в роду один-два молитвенника на десяток и больше родственников, совсем далеких от Бога. И семья либо совсем атеизированная, либо с едва-едва хранимой верой, либо, в лучшем случае, имеющая церковную жизнь, но преимущественно внешнюю, обрядовую, в которой почти или совсем нет труда над внутренним человеком. По этой причине в наших поступающих нет образа послушания и соединенной с ним ревности о благословении. Ревность о благословении живет отдельно от послушания. И так называемое ими «послушание» не живет ценностью благословения. Мало слышится или не слышится связь между ними.

Вместо разумения себя и своей жизни идет саморазумие, и мешает всему своенравие. Тут как тут рядом невольное, а где-то и вольное, т. е. дерзкое своеволие. При развитых способностях к знаниям глубокое нечувствие благочестия. Почти неслышание самоукорения. Слабое чувство долга, слабое чувство совести и малая вера.

Если бы училище давало только знания, вопросов бы больших не возникало. Способных к такому обучению достаточно много. Можно было бы выпускать преподавателей церковных дисциплин и кандидатов в священство, знающих, что, когда и как служить. Но мы взялись готовить воспитателей и священников, способных к пастырскому служению. Здесь одними знаниями не обойтись. Нужна сила нрава и веры, а пастырям еще и сила духа, т. е. присутствие благодатного Духа в них. Вне благодати где эту силу взять? Не силою же самолюбия и самоутверждения совершать требуемое служение.

Чтобы обратить человека к отношениям с благодатью, недостаточно научить его знаниям о ней и обо всем остальном, что есть в Церкви, — нужны условия, т. е. церковная среда и уклад жизни, которые бы содействовали в этом, и нужны нравственно-духовные занятия и упражнения, которыми он бы трудился над собой.

Поиски церковной среды нас ни к чему не привели. В Волгограде исконно верующих людей, желающих оставить прежние свои служения и перейти в училище, мы не нашли. Пришлось ждать годы, пока свои же выпускники не взяли на себя бремя училищных забот. Но и сейчас, куда ни кинься, везде нужда. Везде нужны зрелые люди с церковным нравом. А их нет.

Нужно было так упорядочить обучение, чтобы оно не голыми знаниями забивало голову, тем питая самолюбие, а высвобождало бы душу и дух навстречу Богу и людям. Чтобы разумение себя, своей жизни и своего служения благодаря Евангелию и церковному содержанию богослужений и святых отцов стало бы значительной в жизни потребностью. Чтобы человек вкусил сам сладость сообразования своих поступков с волей Божией и далее мог бы научить этому своих подопечных. Чтобы он любил Бога больше, чем себя, а ближних любил так, как велит его верующее, благодатью очищенное сердце, сообразующееся с любовью Господа.

Из года в год шла работа над устроением учебного дела. Искалось правильное соотношение между объемом богословских, церковно-исторических знаний и практической жизни в церковном укладе. Нужно было услышать тот характер отношений между старшими училища и учащимися, те действия, правила и слова, которыми поддерживается во всех опора на чувство долга, совести и веры. Нужно было выстроить содержание жизни между церковными праздниками, постовыми и непостовыми днями, в которых ясно услышалось бы хождение Господу и за Господом в годовом круге богослужений и церковной жизни.

С самого начала мы поставили задачу устроить учебное дело так, как хотел и имел чаяние устроить его святитель Иннокентий Московский и написал об этом в своей статье «Несколько мыслей касательно воспитания духовного юношества». Долгое время мы никак не могли услышать, как воплотить его основное завещание, сказанное в этой статье: «Мы должны руководить и приготовлять юношество к тому, чтобы они мало-помалу сделались жилищем Святого Духа (а без Него духовный — не духовный). Какие бы мы способы и меры ни изыскивали и не придумывали к тому, мы не можем найти лучше пути, которым достигали того святые Божии человеки, т. е. молитвой, трудом, смирением и воздержанием… Воспитанники наши, от самого вступления в училище и до окончания курса, должны быть точно то же, что были и есть ученики у старцев-иноков, т. е. должны быть послушниками в полном значении сего слова, ибо и они готовятся точно к великому послушанию и к образу жизни иному — духовному, а не мирскому… На это мне могут сказать, что если в послушническое платье одевать всех, то мы можем через то лишиться людей с отличными дарованиями, ибо не всякий захочет носить такое платье. Я бы сказал на это: туда и дорога таковым; кто не хочет носить смиренного платья, тот, значит, горд, а гордым не дается и не дастся благодать, а без благодати пастырь — не пастырь, а наемник».

Каждый год и каждый день мы молимся святителю Иннокентию, изучили его труды, всматривались в его жизненный путь. И не постыдились в своих дерзновениях. Из года в год одно к одному стал складываться тот порядок и характер учебной жизни в строгом и порой очень трудном укладе, который все более приближается, как мы думаем, к завещанию святителя. Мы верим, что совершается это его живейшим участием в нас, его благословением.

Много дал Господь мне самому пройти за это время. Первые годы волгоградской поры были наполнены жизнью оглашения. Помимо занятий учащихся дневного обучения шли занятия вечерних и субботних огласительных групп для жителей города. Группы эти набирались поток за потоком каждые полтора месяца. К весне пять таких потоков занимались параллельно в разные дни недели. Помимо этого шли пятидневные занятия-семинары дважды в год в политехническом университете для преподавателей и сотрудников, работающих в нем, устраивались встречи и конференции с учителями города. Одновременно проходили занятия трехгодичного священнического отделения при Царицынском православном университете. В первом потоке двадцать четыре священника, во втором — девять, все со стажем иерейского служения в начале обучения от четырех до одиннадцати лет, приезжали каждую вторую и четвертую недели месяца в Волгоград и изучали сокращенный курс семинарии, занимаясь четыре дня подряд с девяти утра до пяти вечера. Владыка благословил мне параллельно с остальными должностями быть на этом отделении директором и преподавателем догматического, нравственного и пастырского богословия.

Это было время вдохновенного, напряженного служения. Оно длилось четыре года. Потом внешнее служение было оставлено, и началась кропотливая работа вглубь над устроением уже сугубо училищного учебного дела. Последние два года идет серьезная работа над образованием и устроением церковной общины, как теперь я вижу, самого трудного дела в Церкви на сегодняшний день.

Вместе с тем, внешние события вокруг училища происходили столь разные по характеру, что, наблюдая одни из них, я невольно который раз вспоминал, однажды сказанные мне, слова, что враг будет разносить впереди меня всякие несусветные басни, чтобы предубеждениями отодвинуть людей от нас. Что нужно, не смущаясь, трудиться. Кому нужно — и услышат, и откликнутся, и помогут».

Действительно, ищущих пользы людей было и остается очень много. Каждый год в летние месяцы приезжает с разных концов страны сто двадцать детей и подростков в «Страну Детства» в каждую смену. В целом свыше двухсот детей за две смены. Некоторые из них остаются на две смены подряд. За десять лет побывало в детском поселении более двух тысяч детей. Об этой работе рассказывают два журнала, которые выпускает училище — «Студенческий альманах» и «Вестник церковной педагогики».*

Параллельно с детским поселением несет свое служение семейное поселение «Отрада». Здесь каждый год в двух летних сменах бывает около ста шестидесяти человек. Больше принять не можем. Это дети, подростки и их родители. В основном мамы с детьми, редко полные семьи: одна-пять за смену. За десять лет побывало около пятисот семей. Из них может быть наберется от силы восемь или девять человек за все десять лет, которые уехали из поселения недовольными условиями (они действительно мало устроенные из-за отсутствия нужных средств), другие — распорядком жизни (это поселение трудовое, с немалыми трудовыми нагрузками и со всеми воскресными и праздничными богослужениями, какие приходятся на лето), третьи — наткнувшиеся на необходимость работы над собой. В поселении есть действия, помогающие человеку оглянуться на ситуации, которые у него произошли за день, увидеть причину, по которой ситуация осталась неразрешенной, услышать разницу своих действий, и тех наставлений, к которым призывает Евангелие дня либо Церковь в лице своих святых. Не всем эта работа по нутру. Большинство преодолевают свое болезненное самолюбие. Но бывают один-два человека, которые закрываются в себе, отгораживаясь раздражением, ропотом или подозрительностью; им кажется, что к ним применяют непосильные требования. В ответ на слова, что поселение живет по такому уставу, отвечают, что в своих храмах они таких занятий не имели, и потому начинают подозревать нас в неправославии. С этим и уезжают. Одна из них, о ней мы упоминали в предыдущей главе, по этому поводу очень много шумела в Москве, писала письма в разные места и, похоже, что враг через нее много успел собрать себе жатвы. Умножилось число людей, верящих слухам и подозрительно оглядывающихся на нас.

Только каждому, слушающему эти выдумки, можно было бы здраво подумать. Разве есть где-нибудь приход, в котором никто никогда не разбранился на священника, и где за десять лет существования прихода ему как-то удалось угодить всем? Может быть, есть монастырь, из которого никто не ушел, особенно из числа тех, кто едва появился в нем и не прожил еще и полугода? Чем строже и серьезнее жизнь монастыря, тем больше из него уходят. Уходят ли тихо, с укорением себя? Увы, чаще всего, ругаясь на монастырь — как-то надо же оправдать, почему ушел. Даже на святой горе Афон в нашем русском Пантелеимоновом монастыре мне рассказывали о невероятных слухах, которые распускают о монастыре ушедшие из него. Мне говорят: «Вот, из училища некоторые уходят с бранью». Не только уходят, но нам самим приходится отчислять, как неспособных к дальнейшему обучению, обычно впадающих в ропот, дерзость, убегающих от послушаний, богослужений, безпомощных в обращении с детьми и просто невоспринимающих знаний по разным причинам: неспособности, лени (таких, кого отчислили административным решением, наберется около десятка, а много больше сами попросились оставить учебу, особенно в первые четыре года, когда мы принимали всех подряд, лишь бы только человек выразил желание учиться). Теперь прием в училище — это строгий отбор и испытание абитуриентов по трем сферам жизни: церковному укладу, служению детям и усвоению знаний. В результате отсев в ходе обучения свелся к крайнему минимуму.

Два года назад один священник в Москве говорил пред аудиторией: «Вы заметьте, к нему (то есть ко мне) идут люди определенного склада». То есть, по его представлению, то ли какого-то ущербного склада, то ли чего-то особенно ищущие, то ли чем-то оскверненные и, видимо, в его понимании какие-то уж совсем «ненашенские». Но о людях какого-то определенного, ущербного и тем более «ненашенского» склада говорят все безбожники, имея ввиду под этим всех православных. В то же время, есть ли православные, не оскверненные никакими грехами? Мера у всех разная. Сейчас из тюрем все возрастает число писем от узников, прочитавших мою книгу «Обрести себя». Просят не оставить их, поддержать и другими книгами. Что касается слов «к нему идут люди», так ведь все в Церкви именно так и происходит. Одни через всю Москву едут именно к отцу Артемию Владимирову и не хотят ехать к отцу Димитрию Смирнову. Другие едут к отцу Димитрию и не хотят больше никуда. Третьи за пределы Москвы едут только к отцу Валериану Кречетову. Даже в Лавре одни многие годы ходят к отцу Науму, тогда как рядом принимает отец Кирилл. В то же время другие ходят к отцу Кириллу, тогда как рядом принимает отец Наум. Есть, конечно, и такие, которые везде бывают. Не будем же мы разбираться, по какой причине все это происходит. Тем более применять это для того, чтобы начать метить всех священников через их паству. Разве не есть все это вместе единый церковный народ, конечно же, ущербный, конечно же, оскверненный, и, конечно, ищущий? Разве есть кто из нас не таков? Дело ведь не в ущербности нашей, а в желании и готовности трудиться над собой.

В семейных поселениях число людей, кто захотел трудиться над собой и искренне стал вникать в церковную жизнь, составляет за десять лет четыреста девяносто один человек (это из пятисот, речь идет только о взрослых). Они единодушно благодарят устроителей поселения, сотрудников и студентов за богатое по результатам и пользе прожитое время. Есть семьи, которые приезжают в поселение несколько лет подряд. Больше половины людей очень серьезно переживают за свое ближайшее будущее, как смогут они сохранить у себя на местах то богатство церковной жизни, которое обрели на поселении. Чаще всего у себя в городе, посещая храм, исполняя обычный порядок домашних правил, они и не подозревают, что жизнь Церкви совершается еще и во внутреннем человеке. Они об этом много читали, много знают, но, оказывается, мало что вводили в свою реальную внутреннюю жизнь. А когда в поселении начали это делать, встретились поначалу в себе с бранью на такие действия. И только распознав поднявшуюся брань с помощью устроителей поселения, люди преодолевают ее, исповедуясь, причащаясь, молясь Богу. Затем, вступив в действия действительного осуществления заповедей Божиих и наставлений Церкви в обращениях друг с другом и со своими детьми, видя, как это делают другие, они приходят к той простой правде, к которой призывает Господь. Как же счастлив человек, когда все это пережив к концу смены, испытывает искреннюю и нескрываемую радость свободы быть человеком Божиим, пусть в начатке, но для него начаток переживается уже как богатство. Он не хочет его терять.

В конце лета, уже шесть лет подряд, собирается традиционный (каждый год в одно и то же время, с 6 по 12 августа) Августовский педсовет как внутригодичная секция Международных Рождественских образовательных чтений. Около пятидесяти человек приезжают из разных концов России и Ближнего Зарубежья. Священники, руководители и учителя воскресных школ и православных гимназий, директора и преподаватели огласительных курсов, духовных училищ, активные прихожане разных храмов. Семь дней серьезной и углубленной работы над устроением дела обучения и воспитания в Церкви. Наиболее сильные педсоветы были в те годы, когда Промыслом Божиим собирались не столько те, кто хотел послушать, сколько те, кто на местах делает какое-либо реальное учебное дело и находится в серьезном поиске путей, как это делать. На таких педсоветах мы узнавали порой об удивительной работе, которую совершает тот или иной священник или устроитель у себя в городе или селе. Подходы, способы устроения дела, смыслы, практические решения, умение сохранить и умножить церковный дух, с которым совершается весь труд — все это было предметом особого внимания со стороны всех участников. Много обретений давали серьезные обсуждения ключевых вопросов, которые назрели в деле особенно церковного воспитания. Подробнее о содержании такого «сильного» педсовета можно прочитать в нашем «Студенческом альманахе», в 1-ом его номере.

За время педсовета люди подробно знакомились и с нашим училищем, встречались со священниками, преподавателями, сотрудниками и учащимися. Много добрых отзывов содержится в папке, которую наполняют участники в конце педсовета. За эти годы появилось какое-то число людей, которые регулярно приезжают на педсовет. «Это всегда, — говорят они, — сильное и значительное продвижение в наших представлениях о том, как возможно устраивать дело церковного обучения и особенно воспитания». На педсовет люди приезжают свободно, кто может и кто хочет. Бывает, командируют архиереи из епархий. Результаты работы педсовета всегда выносятся в виде докладов на ближайшие Рождественские чтения в Москве.

Здесь, в Волгограде, в моем, мало сознаваемом желании дарить людям жизнь, началось новое, раньше незнакомое мне служение: поиск и живое, сердечное обретение условий и средств для высвобождения в людях духовной жизни. До этого было прочитано много церковных книг, учебников по разным богословиям, трудов святых отцов, житий угодников Божиих, разных статей в православных газетах и журналах. Но только теперь, в последние пять лет книжное содержание стало наполняться живой реальностью нравственной и духовной жизни. Все предыдущее служение в действиях и словах о духовной жизни, оказывается, было подготовительным, провозглашаемым, желаемым, но мало исполненным внутренней жизнью Духа. С другой стороны, и сегодня открывающаяся правда духовной жизни, скорее всего, есть лишь сколок с той, которую действительно может дать Бог. И, тем не менее, даже сколок, даже отражение — это столь явственная новь внутренней жизни, что невольно проникаешься искренней и сердечной благодарностью Богу за это обретение.

Видимо, нужно было пройти столь долгий путь (двадцать пять лет активной внешней церковной жизни), чтобы в собственном сердце когда-то начать делание, о котором так много и так подробно пишет святитель Феофан Затворник в своих двух важнейших книгах «Начертание христианского нравоучения» и «Путь ко спасению». Столько времени потребовалось, чтобы в служении людям только-только подойти к разумному применению православной аскетики и некоторым начаткам действительно пастырского труда. Увы, до нынешнего времени все это было хорошо известно моему сознанию и почти закрыто для моего сердца. Не знаю, открыто ли теперь. «Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма» (Мф.6:23)? И сколько еще во мне тьмы, из-за которой я не слышу света?..

Теперь, вслушиваясь в путь, дарованный мне Богом, слышу, как первые годы в работе с детьми искал и находил условия и средства для жизни в них внешних достояний души — способностей, разсудка и эмоций; дальше в работе с молодежью началось высвобождение в них нравственных смыслов жизни и начатков разумения себя. В работе с родителями в семейном клубе все применяемое в нем я прилагал уже к внутренним достояниям души человека, ее силам, не вполне еще сознаваемым мною, но невольно, из попечения о людях и начинающейся нравственной чуткости к ним, пробуждаемым в событиях жизни клуба и их жизни в семье. В первый период в Волгограде открылся порыв уже к собственно духовной жизни. О ней можно было говорить открыто, в нее можно было идти не прячась. Это был период внешнего оглашения. И только теперь, в последние пять лет, начался действительный труд над воцерковлением, в котором люди обретают уже внутренние отношения с Господом.

Многие благословения моих духовных наставников и духовного отца только сейчас начинают обретать сугубую явь, которая не просто присутствует во мне, как это было раньше, а начинает руководить внутренней жизнью и моим служением людям.

Как не слышал я всего этого раньше? Не умел, не знал, а может быть, в самодовольном увлечении и не хотел подхватить Божии прикосновения, внутренние Господние уроки и живые назидания. Сколько их было за всю мою церковную жизнь! Благодатное горение в период призывающей благодати в первые пять лет после крещения, в первые пять лет после хиротонии. Непридуманные уроки, какие Господь сподобил пережить через молитвы и руководство моих духовников и наставников. Неизъяснимые чудные откровения, которые Господь подарил мне в дни пребывания: одно — на Святой Земле в храме Гроба Господня и другое — на Святой горе Афон.

В тот момент, когда все это давалось, я жил им, благодарил, а, бывало, и забывал благодарить Господа. Как младенец ни о чем не печется от себя, только принимает, радуется, а когда не дают, горюет, что не дали, и больше никаких движений не делает. Так и я провел двадцать лет в Церкви, оставаясь неразумным младенцем. И только теперь, в последние пять лет начал восстанавливать прошлые уроки, по крупицам собирать их, соединять между собою, соединять с самим собою, все вместе соединять с Евангелием и трудами святых отцов, обращая при этом сердечные расположения к Господу, Матери Божией и к святым. При том слышу, что и обращение это не столько мое, сколько по благодати подвигается во мне. Но я теперь могу разумно быть с ним, могу уроки усваивать и применять к обстоятельствам жизни, к своему пастырскому и педагогическому служению в училище, как это могут делать дети, став учениками первого класса школы. А до этого не было очень важного и главного. Внутренние уроки, которые давал Господь, я не соединял ни своим соразумением, ни с трудами святых отцов, ни с собою безблагодатным и тем более греховным. Отсюда многое знание, усвоенное мною, было схоластичным, многая деятельность, совершаемая мною, была больше внешней, нравственной, но малодуховной, по начальной вере устремленная в церковную жизнь, но не ведающая внутреннего делания.

Теперь я задаюсь вопросом: возможно ли моим подопечным, кто сегодня поступает и дальше, если Бог даст, будет поступать в училище, проходить этот путь не так долго, как пришлось идти мне? Можно ли так устроить обучение, чтобы этой способности разумения себя, своей жизни, своего служения, и далее соединенной с разумением способности внутреннего делания, т. е. сообразования своей воли с волей Божией можно было бы обучать с первых дней поступления в училище?

Опыт десяти лет развития учебного дела в училище показывает, что наша разборчивость в том, что мы делаем, обретаемые из года в год практика и умения делать лучше открывают нам в этом надежду. Тем более, что виден результат этих десяти лет, как в учащихся, так и в сотрудниках. Виден и нам, виден и приезжающим к нам посмотреть на то, что происходит у нас.

В то же время есть и объективная немогота, из-за которой для многих людей неизбежен долгий путь. Что сделаешь, если человек не может услышать, что есть самоукорение, или разумение себя, тем более, что есть сообразование своей воли с волей Божией? В представлениях усваивает, на экзамене может ответить на «хорошо» и «полно», а в жизни этого не может пока делать.

Отсюда напрашивается смешанный тип учебного заведения. В него можно поступать хоть на всю жизнь. Жить в нем под руководством наставников, выполняя послушания и учебные действия. По мере усвоения очередной ступени, класса, переходить на следующую, в следующий класс. Если кто по испытанию не выдерживает, пусть останется в прежнем классе. Мера послушаний в училище у него увеличится, а мера учебных действий станет меньше. А может остаться прежней. Или наоборот, мера учебных действий возрастет. Здесь уже как решит педсовет. Лишь бы сам учащийся искренне хотел продолжать учиться церковной жизни и служению и имел бы серьезное старание. По окончании любого класса он мог бы закончить и обучение в училище. Ему бы выдали документ, из которого было бы ясно, к какого рода служению, в каком объеме и в каком качестве он подготовлен. Тогда и классов могло бы быть и десять, и пятнадцать. Знать бы только точно, что в каком классе осваивается, к каким служениям человек приготавливается, и какую классность он при этом обретает. Желающие оставаться в училищных послушаниях и служениях могли бы оставаться в них, возрастая духовно и нравственно, хоть всю жизнь. Тем более, что число училищных служений из года в год растет.

Мне думается, все это возможно, если только «оставив все (прежние) попечения своя», пойти за Господом в Его Церковь. И остаться в Ней раз и навсегда, в покаянном чувстве воздыхая: «Господи, помилуй» и послушанием Церкви совершая искреннее свое служение.



* Журналы высылаются училищем из Волгограда по почте, равно развозятся по епархиям оптовиками из Москвы.