03-03-2013 – В единении любви – в уклад семьи и церкви

Поздравляю вас, братья и сестры, с воскресным днем, и с памятью сегодня блудного сына, притча которого предваряет нам нас перед Великим постом, и приуготавливает к нему. И опять, как и прошлым воскресным днем, о фарисее и мытаре мы слушали ради того, чтобы иметь Великим постом труд, на какой указывает это небольшое событие Евангелия, эта притча. И услышали, что должно нам за время поста, испытав любые проявления фарисейской закваски в самих себе, попытаться прийти хотя бы к какой-то мере, какой-то малости того устроения, каковое имел мытарь. Фарисейская закваска, это превосходство свое по причине той или иной в себе найденной праведности.

Нынешний век этим сильно обилует. И мы с вами, так или иначе, праведность свою отмечаем во многих разных своих достояниях, проявлениях. Тем более, что и весь окружающий порядок жизни, он, как раз, способствует тому, чтобы ложная праведность, то есть праведность не от Духа Святаго, и твоей жизни, искренней по совести, совершала бы заповеди Божии. В этом, собственно суть истинной праведности. Но есть праведность века сего. И тем более, праведность мира сего. Мира сего, это значит, праведность земная, которая здесь на земле останется, и Небу не принадлежит, и в Небесные обители не вводит тебя. А праведность века сего, это та праведность, которая формируется общими ценностями данного времени. Ценности эти были в разное время разными, а в наше время, что это могут быть за ценности? Это ценности успешности в земных делах, в земном вообще своем осуществлении, что чаще всего связано с осуществлением в общественном положении. Одно дело осуществиться в богатстве, иное, осуществиться в своем положении общественном: известности, знатности, место иерархическое какое-либо.

Ну вот, и плюс еще страшная, ужасная сегодня панацея нынешнего времени, панацея убегания от уныния, от всякой печали и печалования, это праздность. Метод найден сегодня. Он всегда был, но особенно в наше время как-то он выраженно исполнен. Это разного рода праздности и праздное настроение, начиная от зрелищ телевизионных, компьютерных игр, кончая сегодня, интернет-общением, и всяких разных фильмов, и активных, так называемых средств отдыха, к коим относится похотные, в похотях все погруженные курорты, санатории, разные танцы и прочее, прочее. И плюс множество всяких смехотворных дел, которые очень распространены сегодня среди людей. Все друг друга смешат, все шутят, все как-то стараются поддержать друг друга в веселии и в веселости.

Отчего вдруг такая буря и бурность праздной жизни? Да еще и погруженная в пьянство, и подогреваемая алкогольными напитками? От глубокого уныния, которое переживает душа, и подсознательно ищет какого-то утешения, и какого-то внешнего развлечения. Ну и в результате праздность предоставляет нам сегодня самые разные формы, и при этом исполненные самой современной техникой, формы отвлечения от своего подсознательного внутреннего уныния, от своего безбожия. Но поразительная вещь: сегодняшний человек, ищущий быть в превосходстве, то есть схваченный духом превосходства, то есть фарисейской закваской, во всем хочет найти какую-то правду, и все эти ужасные, греховные формы жизни внешней, для себя делает нормой. А то, что сделано нормой, в том может быть обретаема так называемая века сего праведность. То есть я лучше всех в праздности могу проводить время. Я лучше, богаче всех, я знатнее, и выше всех по власти и по общественному положению, известности, знаменитости. Певцы, например, и прочие.

Ну вот, мы говорили о том, что от этой праведности, которая еще и подтверждена всем общественным устроением, которое подтверждается еще и образованностью, и все образование, сформировано все на превосходстве. Зайдите в любой класс. На чем держится такая активность у школьников? На тянущихся руках. Учитель задал вопрос, а все дети руки тянут. Причем тянут так, чтобы меня спросите. Но ты же рядом с другом своим, почему бы тебе не уступить ему? Он тоже тянет руку, пусть его спросят. Нет, задвигая друга, задвигая соседа по парте, отодвигая, вплоть до того, что даже в младших классах просто ударяют друг друга, чтобы не тянул руку. Меня пусть спросят, а тебя не надо спрашивать. И прямо бьют даже. Ну, я так знаю, прямо при мне один ребенок другого по голове трахает, чтобы тот не тянул руку так сильно. Моя должна быть заметнее. Вот этот дух превосходства, этот дух первенства, дух успеха, он с самой школы, хуже того, сейчас ведь и с детского сада все это идет. Ладно бы только в детстком саду. Хуже того, это же сегодня всем этим живет каждая семья. Пришли гости, о чем пекутся родители? Нука, встань на табуретку, и заслужи аплодисменты. Стих расскажи, песенку спой, и вот все цокают языками, хлопают в ладоши: «Ай, какая Маша, ай, какой Ваня». А Ваня и рад быть превосходным.

Дух превосходства, фарисейский дух с самого младенчества захватывает детей, и естественно, что и в школе активно поддерживается. Затем, во всех остальных действованиях старших классов, а потом во всем мире, все эти фестивали, олимпиады, смотры, конкурсы, что это такое? Это наперегонки превосходство. Первым быть, всех оставить позади. Но ведь твой друг тоже вступил в эту борьбу за превосходство. Но он же друг твой. Ты возьми и отложись, пусть он станет превосходным, первое место пусть за ним будет. Нет, что мне друг, когда речь идет о превосходстве. Но ведь твой брат, или родные кровные, сестра, тоже вступили, вот сейчас певческий конкурс, ну, уступи им, пусть они победят. Нет, я должен победить, что мне кровный брат, сестра, что мне папа, мама, что мне вообще все? А папа и мама рады от того, что братик опередил сестру, сестра опередила своих подружек, подружки опередили всех своих одноклассниц. Все чтобы опережали.

А которые не опередили? А к ним пренебрежительное, как у фарисея, когда он повернул голову назад, и говорит Господу: " не так, как этот фарисей, посмотри, как я, весь из себя хороший». И так и дети, и все взрослые между собой, все по отношению к опередившим лебезят, подобострастничают. А по отношению к тем, которые не опередили, тем более отстали, совсем где-то там, мало ли там вот, когда бегают наперегонки. То кто-то упал, разбил коленки и вообще себя как-то плохо чувствует, и может быть, даже в помощи нуждается. Но тот, который вперед бежит, ему, что дела до того, который упал сзади? Ему же надо скорее ленту финиша перерезать. И вдруг случится необычно! Бежавший на Олимпийских играх, первенствующий, казалось бы, вдруг, не добежав до этой самой ленты, поворачивается назад, подбегает к упавшему своему сопернику, поднимает его, и несет к скорой помощи. Где-нибудь было такое? Но ведь Евангелие именно это просит от нас с вами. Но мир сей разве может так делать? Он по отношению к тем, которые упали, к тем, которых называют аутсайдерами, или же изгоями, к ним жесток, пренебрежителен. Ноги вытрет об него и пойдет дальше, сказав еще: «и так тебе и надо, не будешь путаться под ногами». Прямо противоположный образ Христианского благословения. Благословения Господнего.

Ну вот кто не заражен сегодня этой фарисейскою закваской, кто сейчас не обходится друг с другом так, дома, в семье, у нас здесь в Отраде, на кухне, между собою, со стороны всех, кто на кухне работает, к тем, кто приходит там, в неурочный час, опоздали, еще что-то. Кто так не сделает? Какая только не проявится фарисейская небрежительность, злоба, надмение, уверенность в праведности своих поступков, что так и надо делать, гонять и гнать всех аутсайдеров. Вот от всего этого прошлое воскресение церковь нас призывает освободиться в какую-то меру. Конечно же, во всю полноту освободиться от этого не получится за время одного поста. Увы, к сожалению, у нас не достает той решимости последовать за Господом, потому как слишком мы завязаны на свои удобства, на свое приятное о себе мнение, и тем более на приятные комплименты окружающих, подобных нам людей. А не подобные, на них мы не смотрим, потому как они взгляда нашего якобы не стоят.

Но вот от всего этого освободиться и прийти, страшно сказать, к концу поста, к Пасхе, прийти к какому-то, хотя бы начатку мытарева состояния. По тебе самыми ужасными прозвищами и обзывательствами, а ты благословляешь. Тебя отодвигают вообще на задворки, в сторону, не мешайся под ногами, а ты отвечаешь радостью послужить. Не ропотом, а радостью послужить. Ты послужил, все сделал, что они требовали, а они в ответ, что ты еще, оказывается, что-то там должен, что ты вообще пакость, и что вообще твое служение, это вообще хуже некуда, оторви и брось. А ты так искренне старался, и вместо ропота, вместо обиды, вместо отчаяния, вместо гнева, вместо ярости и досады, ты вдруг: «Господи, того достоин, что тебе еще сделать?», к тому человеку, «давай сделаю». И во всем мире, в мирном настроении. Как это возможно? Тебе, фарисействующему сегодня, это допустить? К концу поста ты такой сделаешься?

Понятно, что все фарисейское бунтует, все фарисейское восстает и ничто фарисейское вообще не собирается так проводить Великий пост. А тем не менее, церковь именно этого от нас с вами ждет. Жена да будет покорна мужу, муж да будет благонастроен к своей жене, какого бы характера она ни была. Дети да будут послушны родителям, родители да будут попечительны о детях не в данный момент, час, о их будущем, которое простирается за пределы жизни земной, за гроб. О том будущем, в котором Господь их зовет в Свое царствование Небесное. В это, оказывается, возможно, нужно, более того, церковь зовет потрудиться днями Великого поста. Почти невозможное для нас с вами, а для кого-то просто оскорбительное даже. Конечно же, кто заражен сильным фарисейским духом, представить себе, что вот тот, про которого, та сестра, или тот брат, или тот муж, или та жена, по поводу которых ты имеешь такое вот отвращенное отношение, и такой взгляд на него, какна невозможного человека для тебя. И вдруг ты сделаешься служительным к нему.

Понятно, что в тебе все восстает против этого. И вся твоя праведность, какая в тебе сформировалась на сегодняшний день, образованная праведность, ученая праведность, праведность мира сего, когда ты поддерживаешь все ценности мира сего, и в них ты весь живешь, и радуешься этой успешности и устроенности в современном мире, вплоть до евростандартов. Она вся будет восставать. И, наверное, уже и восстала. Небрежительно относясь к самой этой притче, и к проповеди, и вообще ко всякому призыву церкви о Великом посте, ты забудешь, или уже забыл про притчу мытаря и фарисея. И будешь поститься только с одной стороны: не вкушать мясного, молочного, да и яиц. Да еще и в своей церковной праведности это сделаешь прямо ну категорически, аж прямо до пятницы вообще и есть не будешь, первую седмицу. Только все, что касается фарисейской закваски, то уже и забыл. Это тебе неприятно. Это, тем более себя мытарем вдруг повести среди реальных людей, там понятно, когда ты в разговорах там будешь всем говорить о том, как они должны быть мытарями, сделаться за время поста. Как вообще поговорить о мытаре по сравнению с фарисеем, повеселиться над фарисеями, погнушаться им. В разговорах, да, ты это сделаешь. Тебе это что стоит!

Но ведь это реально надо будет Великим постом как-то склонить голову вот перед этим конкретным человеком, женой, мужем, сотрудником, этим противным для тебя братом, сестрою, этими оскорбляющими, и в силе над тобою пребывающими людьми. А ты еще и так-то бегаешь-то от них, а тут еще и должен будешь служить им, да еще и в настроении мира, и еще и благословения их. Не их, правда, дел, но их самих. Как это возможно для тебя? Поэтому понятно, что нам практически в общем-то это задание церкви, которое задает она притчею мытаря и фарисея, ну как-то слишком уж, если по школьному, задачка с тремя звездочками. Что мы делаем в школе с такими задачками? Мы их перелистываем. Кто-то там берет еще задачки с двумя звездочками решать, но и их тоже перелистывают. И только без всяких звездочек задачки мы готовы и согласны решать. А уж мытарь и фарисей-то, это три звездочки. Потому мы порой и, забыв про эту притчу, входим в пост, и потом еще в конце радуемся, о какие мы хорошие, действительно продержались весь пост, ничего не вкусили. Больше того, первую седмицу, целую первую седмицу, аж до пятницы, провели в голоде. Просфора да святая вода. А потом весь остальной пост оставались в том же фарисейском настроении по отношению ко всем, близким, ближним. Ну, все нас узнали, как праведников по посту, одновременно узнали нас еще и праведниками как вознесенными, превозносящимися над всеми. Так с этим мы остались. И в пост вышли с этим. Так происходит из года в год. Но не должно так быть. Поэтому-то и церковь приготавливает нас и дает нам образ, над чем трудиться.

Ну ладно, мытари и фарисеи. Уже задачка с тремя звездочками. А тут еще сегодня про блудного сына. А это к каким задачкам относится? С какими и скольких звездочек? Ну, ведь это тоже задачка, которую надо решать. И решать Великим постом. И надо Великим постом обрести умение решать эту задачку. А так как школьник не может сам ничего делать, то по этому требует, нуждается в учителе, так и мы с вами не можем сами что-либо делать. Мы нуждаемся в Том, Который наставит нас на всякую истину. Без него и невозможно узнать, о чем это притча блудного сына. Дух Святый только может нас наставить на всякую истину. То есть то Божие, что заключается в этой притче, открыть нам, вопреки и мимо нашей фарисейской праведности, а значит, самомнения, самоуверенности в себе, и самонадеянности на себя, и свои силы.

«Сын из страны далече, пришед в себя, и обретеся». Пришел в себя, то есть вдруг узнал в себе сыновство. То бегал, как беспризорник, который еще плюс свою долю наследства у отца забрал, и, забыв вообще про свое отечество, уехав в далекую страну, изжил все отцовское имение на блуд, развращение, на развлечение и прочее. Кто так может поступать? Понятно, это беспризорники. Сирота, он еще хоть как-то так лепится к родителям. Он сочувствует, что он обездоленный, онне добранный в любви, и что ему там до этих денег, богатства, еще чего-то, какой-то материальной части или доли наследства. Ему любви родительской подавай. Причем подавай столько, сколько вообще и невозможно-то и дать, потому что, оставаясь в сиротстве, он всегда не доволен, он всегда будет ждать, требовать, ему все не хватает. Сиротство — это же недобранность. Если ты остаешься в недобранности любви, внедобранности душевного участия в тебе, то пока ты сирота, ты все время в недобранности.

А значит, недобранность, она что делает? Она только требует и тянет на себя любовь. Но она уже тебе дается. Но недобранность, она же недобранность, она так и будет тянуть дальше. Но тебе уже сверх меры дали! Но недобранность, она никогда не наполняется. Если ты сиротой остаешься и не хочешь стать сыном, который сам отдает, а не тянет в себя и к себе, сыном, дочерью. Они же сами отдают, они сами любят. Но если ты сирота, и все время остаешься сиротой, и до конца своей жизни сирота, то ты бесконечно будешь тянуть со всех окружающих людей. Что? Душевное участие, внимание, чуткость, заботу, в конечном итоге, как бы любовь. Но при этом, никогда не насыщаемый. А в силу этого всегда имеющий укор, всегда имеющий претензию, всегда в итоге не получив того, что как бы хочешь, а на самом деле получаешь сверх того. Вот уже все вокруг тебя все крутятся, все тебя окружили, все уже тебя и целуют, и милуют, и голубят, и все остальное делают. Но если ты остаешься сиротой, ты же все равно будешь тянуть еще и дальше. Ты будешь говорит: «Не достает, не хватает, еще, еще, мало». И так до конца жизни. А в конце жизни устраивать будешь, лежа уже в постели, весь больной, и старушка, и старик, будешь устраивать истерики, крики, вопли, все не по тебе будет. Так умирает, или помирает сирота, который никогда не захотел сделаться сыном, дочерью.

А уж беспризорники, это те, которые даже и этого не требуют. Им не надо вообще никаких откровений, любви там, еще чего-то, заботы. Отдай им только лишь ту материальную часть, на которую они спокойно займутся своею жизнью, и сами ее будут устраивать, без всякого участия дальнейшего родительского. Что мне они. Забыл про них, да и все. Свое взял, а дальше так и бывает, что у государства взял диплом, да еще и бесплатно. У предприятия взял свое служительное место, да еще и по блату, у родителей взял их часть имения, по закону, и пустился во все тяжкие. Правда, беспризорник, он и претензий не имеет. Когда у него все кончилось, он не идет, не возвращается и не говорит, дайте мне еще. Когда все образовательные дипломы его уже все не дают ему дальнейшего восхождения по служебной лестнице, он не приходит в институт, не устаивает им скандал: «дайте мне второй диплом, повыше первого». Беспризорнику что до тех, которые ему что-либо дали? Взял свое от них и оторвался от них и забыл про них. Дальше дело его собственное.

Что он будет дальше делать, когда у него кончилось все? Он будет искать, у кого еще можно взять. Он не вернется назад, ни к родителям, ни в институт, ни к государству своему. Он начнет выискивать тех, которых можно еще обобрать. Так рождаются мошенники, которые ищут всяких разных пенсионеров, лопоухих, еще каких-то людей. Сейчас ведь мы пережили целую пятилетку искушений со стороны мошенников. Какого только вида не было мошенников. И сколько людей при этом не пострадали от них, поплатившись своим имуществом, и деньгами. Ну вот, все эти мошенники, они не тормошили родителей своих, не теребили государство. Хотя есть другие, которые, в одном учреждении работая, из других учреждений вытряхивают все, что только можно вытряхнуть. Ну вот, это беспризорник.

Беспризорником был и блудный сын. И вдруг пришел в себя. То есть сыном стал. Сын, это ведь любовь. К кому? К родителям. Откуда эта любовь? От Бога. Бог сотворил человека в естестве его любящим. И эту любовь вложил очень конкретно. Сегодня это, мы с вами говорим, что вот у всех у нас есть любовь к разным занятиям, любовь к разным предметам, любовь к химии, физике, любовь там к ремеслам разным. Любовь к разным профессиям. Но не эту любовь вложил Господь как любовь. Это уж сам человек, в своей свободе, воспользовавшись даром любви, который дал ему Господь, эту любовь обернул в некое такое самоутверждение в мире сем, через свои природные способности, дарования, таланты, одаренности, гениальности и прочее. Действительная и настоящая любовь естества человеческого, того естества, которое в неповрежденном виде было у Адама и Евы, в это естество Господь вложилСвой образ, а значит образ любви. Любовь конкретную, любовь сыновнюю, прежде всего. Потому и заповеди, начинаясь с любви к Господу, в середине, на 5 заповеди, говорят о любви сыновней. Потому что эта 5 заповедь поворачивает нас и к Богу, и ко всем людям, с 6 начиная до 10-ой, это ко всем людям, а с 4-ой, подымаясь вверх, к первой, это к Богу. А посредине 5-ая заповедь любви к родителям, почитание их. Если ты почитание сохранишь, то по родителям идя, ты будешь и Бога любить, и будешь исполнять эти заповеди, потому что так тебя наставили в твоем младенчестве до 5-ти лет, и до 7-ми лет твои родители. И всех людей будешь любить, потому что опять твои благочестивые родители тебя наставили любить всех людей, поэтому не убивать, не красть, и прочее не делать. Вложил Господь сыновнюю любовь.

Чем отличается она от сиротства? Сиротство тянет, а сыновство отдает. Чем отличается от беспризорства? Беспризорство, забрав свое, вообще не помнит, у кого забрал. А сыновство не только помнит, но еще и благодарит. И с лихвой возвращая, сверх лихвы благодарит. То есть сыновство, это бесконечная отдача, это бесконечная жертва, это бесконечное служение, это бесконечное угождение. Это всегда от себя родителям, а потом по жизни, от себя всяким, любым старшим. Сыновство, выходя за пределы семьи, становится чтущим всякий чин в мире, в обществе. Чин старшего, в каком бы виде это не было. Чин ли возрастного старшего, по возрасту старшего, чин ли по производству старшего, чин ли по общественному своему положению старшего, чин ли по авторитету старшего. Какая разница, почему старшего? Чин старшего это слышит, сыновство за пределами семьи. И почитает чин.

«Пришед в себя» — это значит, придя в сыновство. Сегодняшний блудный сын, дальше «обретеся», то есть обрелся, это значит вдруг, исполнился сил идти и быть при Отце своем. Вернуться и войти хоть в какое-то единение с Ним. Он же Его бросил. В единение, с которым он родился, и в котором он жил и был в семье, получая все тепло и любовь родительского отчего дома. Он это единение попрал, разорвал, оторвался от него и умчался исполнять в своей свободе, конечно же, в свободе, ибо свобода, это еще один дар, который Бог дал всякому человеку. В своей свободе осуществлять свои единоличные цели. Единоличные потребности, ему одному принадлежащие, никак не соотносящиеся с наставлением и образом его родителей. Никак не относящийся с наставлением и образом его уважаемойродовы. Тем более, никак не соотносясь вообще с лучшими людьми своего Отечества. Ни с кем не соотносясь. Оторвавшись ото всего, все поправ, сделав это все для себя не просто не ценным, а как не бывшим. Но зато все необходимое, для чего можно было бы жизнь дальше беспутно и ничего не делая, провести, все это забрал, взял.

А теперь не только обрелся как сын, не только пришел в себя как сын, но еще и обрелся в силах оторваться от того ужасного образа жизни. Нашёлся в решимости прекратить в себе эти страшные, безобразные, страстные ценности, которыми он как повеса жил среди подобных же, там, на стране далече. Оторваться от дружбы с ними, оторваться от всех этих компаний. Обрел силы. Обрелся, это значит, силы появились в нем от всего оторваться, все бросить, все отрезать. Ради чего? Ради снова единения со своим отцом. Ради снова восстановления своего в доме отчем. О чем это, почему эту притчу церковь каждый год поставляет нам перед Великим постом? Нам ведь до конца своей жизни, входить каждый год в Великий пост, и до конца своей жизни иметь перед Великим постом притчу о блудном сыне как ту задачу, которую надо будет решать днями Великого поста. Не просто как призыв некоторый. Да, как призыв. Но прежде всего, и больше всего за этим призывом, как образом, куда надо взойти, стоит задача испытать себя и увидеть, кто ты.

Среди нас кто-то сейчас беспризорники. А большая часть здесь в храме сироты. Как узнать, что мы сироты? А очень просто. Ты что-либо давать другому, уступать, служить другому, готов либо с точной выверкой, этому да, а этому нет, либо с точными границами. Вот до сих пор уступаю, служу и даю, а дальше нет, дальше я не могу, у меня нет сил, и вообще, что пристали. И вообще, несправедливо, и вообще, почему не другие, а почему я? Как только в тебе это все появилось, знай, что так ведет себя сирота. Да, собственно говоря, что значит знай? Ты и знаешь. Только по отношению к другим. Ты видишь, что вокруг тебя сплошные сироты, никто ничего тебе не дает. К этому приступаешь, до поры до времени дает, а дальше не дает, сирота. К этому подступишь, радуется тебе, радуется, но до определенной меры. А дальше вдруг во врага превращается. Сирота. Все вокруг сироты. И этот сирота, и тот, и этот, ни от кого ничего нельзя все необходимое взять. Ни от кого ничего нельзя все мне нужное стянуть, стяжать, забрать, отъять и иметь радостную жизнь полного удовольствия. Все злы, все худы, все сироты, и вообще все дрянь. Муж, это вообще невозможное дело. Жена, это где сел, там и слез с нее. Дети, это вообще сплошная несправедливость и безблагодарность. Особенно чем старше, тем ужасней. Родители, так те тоже свое все тянут. Сотрудники, сослуживцы, так им только свое и подавай. Как только ты весь наполнился такими впечатлениями, как только ты хотя бы маленькую толику этих впечатлений в себе вдруг обнаружил, знай, что ты — это и есть сирота. Так живет, так чувствует, так относится к окружающим людям и так их оценивает сирота.

Сын и дочь, выйдя за пределы семьи, остаются сыном и дочерью, в роду своем сыном и дочерью своего рода, значит ко всем людям по сыновнему в своем роду относящиеся. Выйдя за пределы рода в Отечество свое, относятся ко всем соотечественникам, сослуживцам, соседям, согражданам, как сыновья. То есть служащие, отдающие, жертвующие, угождающие. И на все имеющие силы. Да еще и любящие, да еще и благословляющие, да еще и участвующие с великим радушием и с великодушием, еще как-то. Это же сыновья. Сыновья Отечества своего, потому и ко всякому сотруднику, будь то на кухне, будь то у печек отопительных, будь то в школе, будь то на производстве, будь то в каком-нибудь исполнительном государственном органе, будь то в думе, какая разница, где ты сын. Ты везде служащий. Тебя задеть-то не за что, потому что у тебя нету самолюбия, у тебя нет тем более самоугодия. Тебя ни на чем не зацепить. Поэтому от тебя всегда идет радушие. Ты готов служить, и готов служить всеми своими дарованиями, поэтому от тебя всегда великодушие, и ничем тебя не зацепить. Поэтому ты никогда не уязвляешься, не огорчаешься, не тем более обижаешься. Ты такой какой-то легкий среди всех, ты какой-то такой быстрый среди всех. Легкую волю имеешь на всякое служение, услужливость, вежливость, вежество, учтивость. И без всяких особых внешних требований, внешнего приличия, ты такой приличный, что удивляешься даже.

В наше время вроде бы и неттаких. А ты такой. Почему? да потому, что выскочил из своей кожурки сироты, оставил все свою эту недобранность, это свое сиротство, и сделался сыном. Но такие, конечно, призывы и речи, можно в итоге услышать. Что это такое вы нам говорите? Да где это такое вообще возможно? Да что вы, издеваетесь что ли над нами? Где мне взять такие силы по отношению к этой сестре, это же невозможная эта сестра. К этому брату, это же невозможно, этот брат. Требуете от меня нечто невозможное. В моей семье, что это такое к этим детям, к этим, ладно там, ребенок в 5, 7 лет, но когда ему 40 лет, а он все еще хлеще, чем 5-ти летний в капризах своих, вы требуете от меня невозможного. Я не смогу никогда так с этим 40-ка летним мужиком, который мой сын, поступать, как вы говорите. Возмутительно, и вообще, скинуть вас надо отсюда. Ну, конечно, по человечески, это невозможно. Поэтому и во всех человеческих религиях об этом никто не говорит, никто никаких образов не предлагает. Все же здравые, люди иных религий, одновременно еще и мудрые и умные люди, по-человечески, очень одаренные, и здравые. И никто, конечно же, таких образов подавать не будет.

Это только почему-то в сумасшедшем православии, свихнутом, такие образы могут вдруг появиться. Почему? Но просто потому, что Господь сказал: «Не оставлю вас сиротами». Да, все эти образы сирота не может взять. Особенно сирота. Для беспризорника, это вообще: говори, не говори, ну и что. Говорите, пожалуйста, это ваше дело. Меня это не касается. У меня есть свой порядок жизни, я свое взял, я свое исполнил, чего не добрал, то доберу разными воровскими, бандитскими и прочими делами, и ухищрениями и хитростями, мошенничеством, еще чем-то. У меня есть свои средства, как мне выжить. А вот сирота, вот он-то как раз зацепится на ваши речи. И вот что зацепится, сирота неверующий, зацепится в озлоблении. А сирота верующий, он возопит: «Господи, ты предлагаешь мне какой-то такой образ, неподъемный, и не по силам. Я сирота. Да вот, все это я так делаю, да вот все это мне присуще, да, у меня не устраивается ничто вокруг меня. Друзей нет, семьи нет, сослуживцы, и те только в рамках служения, пока сослуживцы. А так, чисто личных каких-то отношений никаких нет. И все они не хорошие, все падла, все не дают. И я действительно себя чувствую, что все мне не додают. И сегодня вдруг это услышал, и узнал, и услышал, что это оказывается сирота. Я сирота. Но Господи, я же не смогу из этого выйти. Я таким родился, у меня такое было детство, я же не верну детство назад. Откуда мне взять эти силы, которые в детстве не были даны?

И вдруг в ответ: «Не оставлю, вас сиротами. Ты только ко Мне приди, ты только ко Мне припади, ты только свою недостаточность эту свою сиротскую, недобранность и всякое такое, от претензии отложив, а свою недобранность Мне отдай. Я ее исполню. Я тебе дам. Я принесу тебе и в тебя вложу Свою любовь, Свои силы, Свои дарования, все Мое будет твое. А ты и всегда был у Меня». Как сказал сегодня Господь своему старшему сыну: «Ты всегда был у Меня, Я всегда был с тобою, Я всегда был твой, и все Мое, всегда было твое. А сейчас, пока до поры до времени своей земной жизни ты не можешь полностью пользоваться всем Моим, потому что, чтобы ты не соблазнился, ты не повредился. Я держу какие-то границы. Но это только лишь границы держу твоей земной жизни. А так все, что у меня есть как жизнь, как радость, как любовь, как благость, все твое из начала. Ты еще зачат не был, а уже это было твоим. Ты зачался, родился, и это уже все твое, хотя ты этого сейчас в земной своей жизни не слышишь, и не чувствуешь, потому что может соблазнить, если Я все это сделаю свободно твоим. Поэтому пока потерпи, пока поживи так, как есть, пока столько, сколько Я тебе отпускаю, Моего и своего, с этим согласно живи. Да, ты хотел попировать со своими друзьями. Я не дал тебе тельца. И не благословил тебе это пирование с друзьями. Но потерпи. Будет у тебя пир, только не здесь. На земле этот пир с друзьями будет соблазнительным, Я могу тебя потерять, и ты потеряешь Меня, и перестанешь быть един со Мною, и Я перестану быть с тобою. А там, на Небе, когда закончится твоя земная жизнь, и не будет уже соблазнов ни внутри тебя, ни вокруг тебя. И друзья, которые будут тебя окружать, будут все Моими чадами, все будут преподобные Мои, Мое подобие. Все будут мученики, за Меня пострадавшие, все будут юродивыми, о Мнеживущие, все чада Мои, и все братья твои. И никто соблазнять тебя на что-либо худое и в сторону от Меня не будет. Вот тогда все Мое, окончательно будет твоим».

Услышал это старший брат. Хотя в Евангелии не говорится прямо так прямо, что он услышал, но слышно по всему, что в притче это, после этих слов Отцовских, успокоился сын. То есть чадо Божие услышало своего Бога. Получается, что нам с вами за время Великого поста хотя бы немножко надо открыться в этом слухе, и услышать эти слова Божии. И перестать в тех обстоятельствах, которые Господь как границу нам удерживает здесь на земле, перестать там роптать, перестать в тех границах обстоятельств, которые дает нам Господь на земле, и дальше не дает, перестать унывать. Перестать печаловаться, обижаться на свою судьбу, приняв за этим ограничением: «Я хочу этого, не получается. Я хочу того, не дается. Я планы строю об этом, планы срываются.». За всем этим увидеть и услышать эту заботливую руку Господню, которая еще до того, как мы были с вами зачаты, уже Который любил нас. И уж тем паче во всех путях наших, земной нашей жизни сейчас продолжает быть с нами.

Но именно потому, что Он заботится не только о здешней жизни, которая, к сожалению, в нас повреждена, вокруг полна соблазнов. А заботится о том, чтобы мы в вечность были с Ним, и ждет нас в Царстве Небесномпосле смерти за гробом. И ради этого Он здесь нас с вами удерживает от всего, что может за гробом в вечной жизни отвести от Него. Ради этого, оказывается, границы, срывы, несостаивания того, или другого, чего, казалось бы, нам очень хочется, и в чем мы план уже построили, или нам думается, что это наша перспектива как раз самая радужная. Более того, в этой перспективе мы как раз лучшим образом бы Богу послужили бы. Нам все это кажется. Но ты смотри, а как обстоятельства складываются? То, что кажется нам, в этом властны мы сами. Мы свое воображение можем раскрутить, как хотим. Мечты свои можем развить, как хотим. В этом наша власть.

А вот в обстоятельствах, которые при этом, да еще и плюс поперек нас становятся, да еще и сделаются для нас узкими и тесными, здесь, где явно мы видим, что нашей власти нет. Мы хотим их раздвинуть, а они не раздвигаются. Мы хотим бытьздоровыми, а оно, еще хуже, болеем. Если в этих обстоятельствах, как раз власть-то не наша, Божья. Но если Божья власть, то точно за этим заботливая десница Господня, пекущаяся, чтобы не было нам что-либо в соблазн. Потому и ограничивает, и останавливает. Хотя, казалось бы, в самых таких искренних порывах наших, где мы прямо ну Богу послужить хотим, ну самыми высшими целями, самыми лучшими своими знаниями и средствами и умениями. И вдруг, ничего не состаивается. Знай, что да, видим мы свое будущее, свое служение и пользу от него. Но и Бог тоже видит. И то, что мы видим, оно ограничено, а то, что Бог видит, оно беспредельно. То, что мы видим, оно самомнительно, самонадеянно, самомнительно. А то, что Бог видит, то абсолютно.

И если Он даже Иоанна Предтечу не пощадил, как бы, если с мирских позиций. Вот уж из катехизаторов, уж выше вообще Его никого н было. Только лишь фразу скажет, как сотни людей откликаются. Речь скажет, тысячи людей идут и погружаются в воды Иордана. Какая сила! И, приготовлен-то вовсе не в школьных аудиториях духовных заведений, И даже не в семинарии, и даже не в академии приготовлен. Вообще ничего этого высокого образования не имел. В пустыни влачил свое существование. Но, оказывается, в пустыне приготовлен. Во, какая высота! Самою пустыней приготовлен. Ангелами хранителями наставляем, Божиим благословением уготавливаем в служение свое. И когда вышел на служение, то такую меру вообще его показал, что никто из выдающихся миссионеров, из самых, казалось бы, результативных катехизаторов, никогда за всю историю церкви не являл. Вот уж, казалось бы, кого в течение полугода, использовав в Божественных целях, дальше бы еще и оставить, и чтобы он до конца жизни, а жизни ему растянуть бы до 120 лет, и пустить проповедовать и апостольствовать. И привлекать и привлекать.

Господь самого приготовленного, самого близкого, про которого сказано, что выше его вообще среди людей никогда не было и не будет, на пол года всего лишь применяет его в миссионерско, катехизаторских задачах, говоря сегодняшним языком. А дальше обрекает в тюрьму. Ну ладно бы сразу просто усекли бы ему голову, и все. Ну, оправдано тогда, что не может больше ни проповедовать, ни миссионерствовать, ни катехизировать. Но ведь ничего этого не произошло. Два года он продолжает сидеть в тюрьме, и беседовать в своих удивительных дарованиях с одним царем Иродом. Одного единственного человека, и того, который в итоге не внял до конца ничему. Чему-то внимал, а до конца ничего не внял.

Ну что по сравнению с этой участью Иоанна Крестителя наши с вами все намерения и желания послужить Богу, готовность, образованность, высота вообще умений и прочее, что мы готовы сегодня представить и предложить Богу, и вдруг, болеем, лежим, ничего не можем делать. И вдруг не складывается, не устраивается само служение. Не образуются и не совершаются все обстоятельства. Сирота этого услышать не может. Беспризорник этого слушать даже будет. Он просто пойдет, добиваться будет своего любыми средствами. Надо по головам пройти, пройдет. Надо применить всякие разные обманы, мошенничество, еще что-то, даже и в церковной среде. Тоже все это сделает, своего добьется. А сирота, он будет канючить. Вот он уже и пострижен, вот он уже и с клобуком, вот он уже и архимандрит, вот он уже прямо не знаю, какая из себя монахиня, вот он уже, вот уже не знаю кто. А все равно будет канючить, что опять не получается, там не устаивается, а то вдруг болеет, лежит. То еще что-то такое. Вот никак не пробудится в нем сын, дочь.

И вот, на вчерашней службе тоже, видимо, приготавливая нас к Великому посту, мы слышим второе послание Тимофею, уже второй раз за последние месяцы, в котором говорится, а последних временах. И что в последнее время будут человеки какие? Самолюбцы, сребролюбцы, величавы, то есть надменны или тщеславны, горды. Будут хульницы, родителям противящиеся, неблагодарные, не праведнии, то есть нечестивые. Не любовны, то есть не дружелюбны, не примирительные, клеветницы, не воздержанницы, ни кротцы, то есть жестоки, не благолюбцы, то есть не ради благих отношейний живущие. Какие-то свои отношения строят, а благих отношений не ищут. Предатели, наглые, напыщенные, сластолюбцы, паче, нежели Боголюбцы. То есть вроде бы причастники, казалось бы, из любви к причастию можно было бы и воздержанно покушать, а вот нет, разъедятся, наедятся. И внешне будут помнить, что вот причастницы, и будут радоваться поздравлениям и других поздравлять, а внутренне уже давно потеряли всякое причастие, потому что наелись, в сластолюбии удовлетворились.

Имущие образ благочестия, а силы его отвергшиеся. Внешний образ благочестия, то есть вполне приличного, церковного, хорошего поведения, а силы отвергшиеся. Силы благочестия, то есть силы стоять против страстей. Внешне, при людях и на людях, вот прямо из себя какие христиане, а в тишине, тайком, чего только себе не позволят. А если вдруг попадутся, то, как только не будут объясняться, оправдываться. А если все-таки не удастся оправдаться, то будут потом ходить и внутри себя укорять всех, кто их поймал, обличил, уличил, в итоге не дал оправдаться и не оправдал. Все будут укорены. То есть, нету силы стоять против всего этого поведения. Нету силы стоятьпротив этих всех своих внутренних движений. Против раздражимости силы нету, против обиды, силы нету. При этом на людях, внешне, все-таки будут стараться держаться, а сам по себе в отдельности, ну, вот просто вообще никакой, или в каком-то узком кругу будет весь из себя, не пойми какой. В одном случае весь хныкающий, и плачущий, в другом случае придет домой и всех собак спустит на всех домашних.

А люди в церкви будут удивляться. Как, неужели ваш синяк, это от вашей жены? — Да. — Как? Ваша жена такая, разве может она такие вещи делать? Мы никогда бы не подумали. Ну конечно, она же умеет себя держать на людях, и вся из себя православная, постоянно причащается. Ну, ладно, это случайно так, подставился, синяк получился. А так, вообще, каждый день ссоры. А вы почему такой хмурый сегодня? — Да поссорился. — Вы можете ссориться? — Да. — До такой хмурости? — Ну да. — С кем? — С женою. — Да никогда бы не подумали, мы думали, что у вас вообще удивительно идеальная христианская семья. И вдруг до такой степени поссориться, что на вас лица нету. Ну, знаете, а я сейчас вспоминаю, оказывается, не только сегодня, а еще и помнится, полгода назад, вообще, вы целую неделю какой-то такой ходили. Похоже, что и не полгода, а и три месяца назад тоже самое было. Погодите-ка, а ведь месяц назад, ведь вы тоже, правда, вы как-то разом, куда-то все это убрали, а вот в первый момент, когда я вас увидел, вы были как раз такой хмурый, такой весь упавший. Что это такое? — Ну, всяко бывает. — Это у вас из семьи? — Ну, допустим.-То есть вы не можете в семье держаться того, что вы держите здесь? Ведь здесь же у вас на предприятии, в храме, в церкви, в служении вашем никто же даже зацепить не может. Вы такой всегда ровный, такой всегда спокойный, такой всегда расположенный, уж какие только там не подступают к вам, чего только с вами не делают, а вы никогда не срывались. А оказывается, вы в семье чуть ли не раз в месяц, а то и чаще, да почти каждый день срываетесь.

Как же так? В вас нет силы устоять? — Нет. — Вы не знаете, где ее взять? — Не знаю. — Но ведь у Бога сил много. -Но то у Бога. — А вы, что не при Боге? — Ну, выходит, что не при Боге. — А вас это не волнует, не печалует? — Еще как печалует. Ну и что? — Да вот, не знаю, в итоге, где и как брать. — Но ведь столько книг. Вы же нас даже учите. Вы же даже занятия проводите. Ну, занятия это одно, а реально — другое. А что, вы разве подвижничеством не занимаетесь? — Да, как-то нет сил. — А что, вы разве аскетикой не занимаетесь? — Да ну что вы, об этом можно только лекции читать. Лекции читаю, а заниматься аскетикой, это не наше время. Да сейчас, кто вообще этим занимается? Подвижнические дела, и жизнь подвижническая, разве это для нашего времени? Но ведь тогда у вас никогда не будет сил. Вы будете внешне только лишь откуда-то из гордости, или еще из какого-то самонадеяния этот вид христианина наводить, а реально-то же вы не сможете со своими страстями управиться. Вы разве этого не знаете? — Умом знаю, практически не знаю. — А вы не пробовали? Пробовал. — Не устояли? -Да уж давно забыл. — А сколько лет вы в церкви? — Да уж 30, а то и 40. — И что, эти годы не положились для того, чтобы вы научились подвижническому деланию, через который обретать силы Божии благодати Духа Святаго, благости Христовой, удерживать в себе после причастия. Вы этому не научились? — Но для этого надо оторвать от себя что-то другое. Как вы не можете понять, ведь надо же отречься от себя. Не снаружи. Снаружи-то ведь вот вы сами говорите, что вы, для вас откровение, что я, оказывается, такой хороший, снаружи. А совсем, совсем, совсем бессильный внутри. Снаружи-то это я запросто устраиваю, а вот внутри»!

Кто не может сказать подобным образом? Кто из нас с вами не может привести в подобный же пример самих себя? И, тем не менее, когда сегодня притча заканчивается, не только пришел в себя, в сыновство, надо же, вспомнил про отчий дом. Но еще и обрелся, то есть в подвижничестве обрелся. Обрелся во внутреннем опыте сил, которыми взял и оторвался от всей той среды, в которой он находился там, в стране далече и пришел в дом Отца Своего. Пришел своими ногами. Сил хватило. Так вот куда зовет нас церковь притчей о блудном сыне. Мало того, предлагают сейчас время специально для того, чтобы мы с вами научились силы брать. Хотя по всему мы вполне можем сказать вместе с апостолом Павлом, что ответить чаду Тимофею. «Чадо Тимофей, вот тебе апостол твой, духовный отец говорит, что в последние времена будут имеющие образ благочестия, а силы его отвергшиеся. Чадо Тимофей, верь, это действительно так. Сейчас пришли эти времена, и из этих последних времен мы сейчас говорим: " Вот мы такие».

Тогдарезонный вопрос: «Но если мы такие, зачем тогда церковь опять и опять предлагает нам притчу о блудном сыне. Зачем она дальше объявит в календаре Великий пост»? К великому нашему сожалению, какая-то часть из нас может совершенно откровенно, если так, всерьез испытав себя, сказать: «Не зачем. Она это делает, но не зачем. Делает по привычке, делает по уставу, делает, потому что положено, но точно знает, что ни зачем, потому что я все равно ничего этого делать не буду. И притчу о блудном сыне я сейчас прослушаю, ну как еще одну повесть, мало ли я таких слушал и прочитал в своей жизни, могу об этом еще и между другими поговорить, и других чему-нибудь научить, вразумить. Но к себе-то я не собираюсь этого применять. Более того, Великим постом чтобы еще и подвижнические дела совершать, чтобы обрестись в силах, да еще не человеческих, самонадеянных и самолюбивых, а в Божьих. А это значит трудиться над смирением, над кротостью, трудиться над окаянством, над — червь перед людьми. Трудиться, чтобы обретать умение благословлять, когда тебя поносят, в кротости быть мирным, когда об тебя ноги вытирают, этим умением трудиться, но это не наше время. Эти времена наверно были, да я знаю, были, но не сейчас же. Вы что, совсем смеетесь что ли, в наше время вдруг так жить? Найти в себе какие-то такие силы, что оторваться от всей сегодняшней удобной жизни и пойти странничать по России? Но было такое время, было очень много странников по Руси. Они имели на это силы. Но не наше же время сейчас. Мы сейчас вообще бессильны. Про нас даже сказано уже святыми отцами, что они не смогут ничего делать, только лишь хорошо скорбями будут спасаться.

Я вот и буду спасаться скорбями». — А что, у вас есть скорби? — Да пока нет. — А почему? — Ну, потому, что смотрите, жизнь-то вполне нормальная. Я и получаю нормально, и квартира евроуровня, и вообще живу в Москве, и в Питере, и еще где-то. Поэтому и Великим постом, собственно говоря, заниматься каким-то подвижничеством, ну схожу я конечно, на первые 4 вечерние службы первой седмицы, постою на коленях, на каноне Андрея Критского. А зачем? Ну, потому что положено так. Это ж, все-таки благочестие надо исполнить, совершить. — А дальше будете на коленях стоять остальные седмицы? — Да нет. — А будете приходить на службы будничные Великого поста? — Да у меня работа, что вы, сегодня же это не возможно. — Ну, а оставив работу? — А на что я жить буду, семью кормить? — А нельзя как-то вырваться из этих путь такого общественного устроения? — Нельзя, иначе я же умру. — Ну как умру, люди же живут в каких-то местах, там, особо ничего не имея. Если надо, сами лопатой и огород вскопают, от него и кушают. — Ну, знаете, это все-таки прошедший век, вот. Вы думаете, о чем вы говорите?

Блудный сын вернулся в единение любви со своим Отцом. Будучи беспризорником, в своей свободе был один. Это произошло в раю, когда Адам преступил заповедь Божью. До преступления был един с Богом, и в своей свободе всегда вместе с Богом был. Преступлением заповеди отказался от Бога, и в своей свободе остался один. И из этого всего образовались все те беды всего человечества, и эту беду носим каждый из нас с вами, потребность быть свободными, но, при этом не подозревая, не отдавая себе отчета в том, что в этой свободе мы требуем оставаться один со своим чувством здравости, со своим мнением, со своим взглядом на жизнь, со своими привычками, со своим характером, который вообще не собираемся менять, потому что он нам дорог. Мы одни.

Подождите, но вы же были дети. Ребенок всякий рождается в жизнь в своей свободе, пребывая едино с родителями, с мамой и папой. Посмотрите, как они, только и сидят на ручках, оторваться от них не могут. Поэтому только и бегут к папе и хотят быть с папой. Они хотят быть едино с ними, вообще без них не чают себя. Ну да, были такие дети, и есть такие дети, и я был таким ребенком. Но мы же растем, и в конечном итоге мы становимся, отрываемся от родителей, и становимся уже самостоятельными. В своей свободе? — Да. — Вообще один без родителей? — Да. — И даже без их наставлений? — Я что-то не помню наставлений родительских. — И даже без их заветов на то, как жизнь прожить? — Да что вы, заветы родительские, это прошлый век, а мы люди прогрессивные. Как же мы какие-то заветы родительские будем в себе носить, да еще и по ним поступать, да еще и в них силу иметь, потому что через эти заветы, оказывается, мы будем едины с родителями, и в этом единении будет сила. — Не знаю такой силы. Не помню, когда я ее вообще потерял. Не слышу, где, как я от нее оторвался.

Я или беспризорник давным-давно, или уже давным-давно сирота, который силы единения с родителями не знает, и не ищет. Потому что сила единения с родителями, они исходят от сыновней жертвы, и сыновнего дарования родителям своего служения, своего единения с ними. А сирота, он не знает этого единения, поэтому он не знает силы единения. А то, что он тянет от родителей, это не есть сила единения. Это тянется участие, внимание, чуткость, и прочее со стороны родителей в его сиротство, которое бездонное, бесконечное, и которое, если ты остаешься в сиротстве, то ты никогда не прекратишь тянуть. Поэтому, что такое сила единения, сироте незнакомо. Это совершенно иного качества некая сила, которая знакома только сыновству нашему. И вот блудный сын вернулся в единение любви.

Как еще, по другому называется это более понятным словом, это «единение любви»? Оно называется уклад. Есть естественный уклад. Это единение любви в естестве. Это значит, единение в семье, когда семья едина благодаря любви, супружеской, родительской и детской, сыновней. Это единение любви рода, затем это единение любви в Отечестве, которое собирает Отечество во едино, и делает его совершенно Отечеству непреодолимым. Потому что в этом единении сила, и всяк, кто в этом единении в Отечестве живет и служит Отечеству, он имеет силу, которую никто преодолеть не может. Попробовали Россию татары преодолеть, Не смогли. Французы попытались преодолеть, не смогли. Поляки, немцы, никто не смог. Сыновнее единение в Отечестве, когда сын Отечества един со всеми лучшими людьми прежних времен своего Отечества, хотя они давно уже умерли, но он един с ними. Он живет их заветами, их наставлениями, и в этой жизни по их заветам имеет такую силу, какую ни татарин, ни француз, ни немец преодолеть не смогли.

Но вот явились эти, декабристы. Тот, кто читал их труды, удивительно, какая там сила патриотизма, какая там готовность вообще положить жизнь свою за Отечество свое, какая скорбь и ревность о лучшем для своего Отечества. И с каким даром, с каким талантом это все выписано. Ладно в стихах, а то в прозе, а то еще в специальных воззваниях. Кто читал труды декабристов, удивляются, насколько все-таки это патриотически настроенные были люди. И с какой решимостью они готовы были на смерть пойти, чтобы это все осуществить и сделать. В чем же тогда они были неправы? Они были в свободе своей одни, без своего Отечества. Они стояли за Отечество, но совершенно попирая всех лучших людей своего Отечества, как предков, как не нужных, как уже отживших свое. В своем стремлении послужить Отечеству, они хотели Отечеству лучшего, но исходя только из самих себя, из своего творчества, из своих талантов, из своих выдающихся дарований. Но без самого Отечества, без отцов, без дедов, без прадедов. То есть в состоянии: в своей свободе один. И, не ищущие никакого единения. То есть не возвращающиеся в отеческий дом.

Наоборот, вырвавшиеся из отеческого дома, как беспризорники, увлеченные своим талантом, и плюс своим чувством. Чувство Отечества, чувство патриотизма великое, но кто сформировал его? Родители, деды, прадеды. Из этого исходя, куда они дальше устремились? В отрыв от всякой причины, откуда они такие явились. Оторвались от всех своих предков, то родов своих оторвались, и родового и общинного устроения всей страны Российской оторвались. Пошли в патриотизм, лучшего России проецируя, но будучи одни в своей свободе, в современном окружении своих только сверстников, да плюс исполненные фантазии и всяких мечтаний. Правда, еще и наполненные, конечно, этими французскими вольнодумцами, которых успели поначитаться.

Но беда-то вся в том, что мы-то сегодня с вами почти все-такие. Правда, декабристы, они, будучи в своей свободе один от своих всех предков, зато имели такую мощность чувства патриотизма, и такую решимость вообще, пойти и послужить Отечеству своему, а мы с вами и этого же не имеем. Поэтому, когда говорилась притча о мытаре и фарисее, это была задачка трехзвездочная. А сейчас, когда говорится о блудном сыне, который пришел в себя, и обрелся в подвижнических трудах к силе Отечества, к силе обрелся, а не к образу, то похоже, что эта задачка вообще, для нас с вами вообще 4-х звездочная. И мы сейчас ничего, кроме как сироты, конючить Богу: «Господи, что-нибудь Сам сделай», мы не в силах.

Мы ничего не можем, мы даже храмы построить не можем. Ведь за нас же храмы построены, это не мы же строили эти храмы. Строили как раз те, которые оторваны от всякого единения с Богом, и даже с Отечеством, то есть со своими предками, но разбогатевшие сегодня люди вдруг пришли в себя, и, не ища никакого обретения, то есть сил Божиих, тем не менее, решили построить нам храмы. Вот они их построили. И сейчас до сих пор продолжают строить. Ведь стоящие сейчас в храмах-то, лишь, ну, единицы наверное, в этом поучаствовали, какими-то может быть своими маленькими крошками денег. И то не как вдовицы, которые последние две лепты положила, а как некий все-таки остаток от своего довольства. И поэтому ни в каком строительстве современных храмов мы не участвовали. Мы наполняем эти храмы, но мы от себя ничего не положили. Мы даже трудов почти не положили. Мало кто это делал. Разве что в монастырях кто-то подвигался поперек своей молитвенности труды, труды храмы воздвигнуть. Правда, сегодня апостол говорит, ваше тело, это храм Духа Святаго, вот этот храм надо еще воздвигать. Но где уж там, в трудах физических воздвигать храм телесный, как храм для Духа Святаго. Об этом как-то мы сейчас, последние 20–30 летникто не думал.

И вот теперь вдруг, ладно там вот, нас призывает притча вернуться в свои естественные дома, в семьи. Исправиться, сделаться едиными в семье. Войти в семейный уклад, то есть уклад любви, уклад единения по любви. Там уклад, где есть любовь. Там нету уклада, где нету любви. Но слово «Уклад» настолько архаичным кажется сейчас для современных людей. А что тогда вместо уклада? А вместо уклада у нас в сознании совсем другие наименования. «Общественные отношения», «социальные условия», «социализация людей», «образ жизни», " современный образ жизни», «западный образ жизни», «образ жизни будущего прогресса», «прогрессивный образ жизни», и так далее. Вот что в сознании сегодня. Где здесь слово «уклад»? А ему нет места, потому что все перечисленное не требует любви, и не на любви основано. Оно основано на других дарованиях человеческих, ну, в лучшем случае на профессиональных. Но это же внешняя сторона жизни человека, это внешнее свойство и качество души.

А внутреннее качество и свойство души, это что? Это нравственные, ядром которых является как раз любовь сына, супружеская любовь, родительская, любовь гражданская к соотечественникам. И там, где появляется любовь, там появляется уклад. Уклад семьи, уклад Отечества, уклад рода. И из любви формируется тогда вся внешняя жизнь, которая уже является порядком жизни. Уклад, то есть отношения любви, образует какой-то порядок жизни. Поэтому есть внешний уклад, это порядок жизни. А есть основа уклада, это любовь. Поэтому естественный уклад возвращает нас в семью. Прийти в себя, это значит сделаться, вдруг услышать в себе любовь сыновнюю, любовь супружескую, которая всегда бескомпромиссна и жертвенна. И ничего от другого не требует. Не требует взаимности. Любит, и все тут. Любовь родительская, любовь гражданская, там появляется уклад.

Но апостол говорит, что вместо супружества, вместо любви супружеской, которая образует уклад семьи, в семью войдут самолюбцы, сребролюбцы, жена будет тянуть из мужа всех денег, пока не разведется, потому что он дальше не дает. Сребролюбцы, величавы, то есть надменны, тщеславны друг перед другом, и плюс горды. Вот супружество чем испорчено. Потому и никак не получается уклад семьи. Вместо него одни раздоры, ссоры, притязания, претензии друг ко другу. Вместо сыновства, сыновство давно уже куда-то пропало, исчезло, а тут еще апостол Павел говорит, будут хульницы, родителям противящиеся, неблагодарные, неправедные, то есть нечестивые, то есть вообще, никакими заветами родительскими не живущие, никаких наставлений не воспринявшие. А если что и восприняли, то только опять же в устроении внешнего образа жизни. Опять той же самой социализации, того же самого общественного устроения, да еще места в обществе своем, которое надо занять.

Ни о каком сыновстве в Отечестве вообще речи нету родителей. Соответственно нет речи и ни о каком укладе семейном. И вот дети так, в итоге, как нечестивые, воспитываются, хотя в общем-то, необходимую меру там услужливости родителям, до 12, до 14 лет исполняют. В 14 лет наступают всякие проблемы с ними, они как раз являют уже откровенно все это родителям, и неблагодарность, и хуление родителей всех, предков в своей компании, сверстников. Ну и по отношению к родителям нелюбовны, то есть не дружелюбны до такой степени, что даже отправляют их жить в отдельную квартиру. Многопоколенная семья сегодня невозможна, потому что дети недружелюбны с родителями.

Что произошло с родительской любовью? А родительская любовь, она, оказалась непримирительна, ничего родитель сегодня потерпеть со стороны детей не может. Ни в чем, что поперек его родительского желания, требования, характера со стороны детей идет, нисчем примириться не может родитель сегодня. Клеветницы. Как, родители клеветницы? Ну да, это сплошь и рядом. Чего только не понаслышишь от родителей о их собственных детях. И такие, и сякие, особенно подростки, особенно молодежь, дети. Чего только они не вытворяют. Ну, когда спросишь родителей, подождите, ну вот да, а скажите, в чем когда-нибудь он грустит у вас, этот вашпьяница, этот разгульный сын? Он в чем-нибудь, где-нибудь грустит? Не знаю, говорит мама. «Еще нехватало ему грустить», говорит папа. — Ну подождите, бывают и него вообще какой-то добрый выбор, какое-то расположение к кому-либо»? — Да никакого расположения не может быть, говорит мама. — Да вы что, издеваетесь, говорит папа. Ну и при этом на своем противоположном, как-то впечатлении о своих детях, родители твердо стоят.

Ну я однажды маме сказал, «простите мама, вы на сына своего лжете». — Батюшка, я не ожидала от вас таких слов. — Я скажу вам хлеще, откровеннее, вы откровенно врете, потому что вам так выгодно. — Как? сказала она, и устроила мне скандал и выскочила. Ну, потому что не возможно было с ней дальше разговаривать. Ибо она ничего про доброе сына не слышала и слышать не хотела. Ну зато всякого худого про сына она столько наговорила, что уши вянут. Клеветница? Очевидно. Лжесвидетельница? Откровенная. Сколько раз она обманывалась на том, что вот она в чем-то там подозревала сына или дочь, оказалось, это не они это сделали. А она была уверена, что это он украл, он сломал, дочь там, перевернула, испачкала, замарала. Это вот дети сделали. А, тем не менее, много раз Господь постыжал вот эти всякие самомнительные всякие впечатления о детях Ничего не научила. Так уже детям за 40, она продолжает до сих пор подозревать их в том, чего они даже близко понятия не имеют.

При этом приходят ко мне тот же сын и дочь, и говорят, с большой болью: «Батюшка, научите меня, как обращаться с моим папой, с моей мамой, как мне вообще вернуть папу, он 7 лет бросил нас, и живет без нас. А мне сейчас 30 лет и хотелось бы все-таки с ним наладить отношения. И когда я начинаю расспрашивать о их отношениях к родителям, удивительные вещи я слышу, а про себя думаю, ведь никто из его родителей ничего этого удивительного вообще мне не сказал. Значит, просто не знают. Мало того, вообще не интересовались. Но при этом же они же говорили только что перед ним, перед сыном, или перед этой дочерью, такие ужасные вообще, всякие слова про детей своих. То есть, значит, они были клеветницами? Очевидно. Готовы они сейчас в этом признаться? Да нет. Не воздержанницы, родители-то не воздержанницы? Ну, конечно, в своих обращениях с детьми, они только и пользуются своими потребностями в неге, в удовольствиях, в ласкании, и прочем. И в этом совершенно не воздержаны. Не кротции. Да, жестокие.

Не благолюбцы. То есть ради благих отношений с детьми своими не готовы поступиться своим. Поступиться ради благих отношений. Ради благости, переживаемой, как удостоверения Божьего, что сейчас родительское расположение и поступок к детям угоден Богу, и поэтому Господь награждает благостью, и ради этой благости родители готовы отложиться от всех своих требований и своих исканий, и притязаний к детям. Нет, не происходит этого. Дороже свои притязания, дороже свои требования. Но ты же причастник? Нет, не имеет значения, не важно. Благость не столь ценна. Если ребенок тут вдруг выдал такое, то тут поперек родительского моего, то это мне дороже, что мое все-таки мое он сделал как надо. Ну, потерпи, ну хотя бы этот день после причастия, побудь с благостью Господней. Нет, неохота. Нет, вообще не знает этого в опыте, нет, вообще никогда даже не намеревался так делать. Ради благости остаться ну хотя бы не пререкательным со своими детьми, хотя бы на этот день. Ну, первые три часа после причастия. С кем угодно — да, за пределами семьи. Но в семье, ну что вы, никак. Вот это родительство.

А гражданство? Предатели, наглые, говорит апостол, напыщены, сластолюбцы паче, нежели Боголюбцы. Но ведь пост, какой сейчас может быть праздник у сослуживцев? Не ходите. — Но положено. Получил там, какое-то звание, должность, обмывает теперь, зовет всех нас, если я не приду, ведь сегодня среда. Но мы же не можем в субботу и воскресенье собраться, у нас выходной. Вот он и собрал нас. Но мог же во вторник хотя бы устроить? Нет, так захотелось Вере, попробуй сейчас не приди. — Не приди. — Нет, батюшка, не могу. Сластолюбцы, паче, нежели Боголюбцы. Ну, а по поводу поста, так это и вообще катастрофа. Из Боголюбия кто сейчас пойдет в Великий пост? Нет ведь. А пойдем все-таки, как-то находя, как минимум, компромисс между церковным порядком жизни, про уклад речи нет. А хотя бы про порядок жизни церковной. Компромисс между церковным порядком жизни, и нашим графиком работы. Между церковными ценностями поста и нашего, как мы выглядим в глазах наших сослуживцев, соседей, наших родных, наших домашних. Вот здесь где-то будет искаться компромисс. В чью же пользу этот компромисс будет искаться? В пользу Боголюбия? Увы, к сожалению нет.

Имущий образ благочестия, а силы же его отвергшиеся. Вот все наше гражданство. Потому и подвижничество это не может быть, потому что мы не просто не можем пойти, не хотим пойти, потому что мы отверглись. Когда-то и где-то в чем-то мы отверглись. Силы отверглись. Так вот, оказывается, силы быть с Богом Адам отвергся в момент непослушания. Значит, непослушание родителям, где-то когда-то первый раз произведенное, потом многократно произведенное нами вдобавок, и закрепленное, становится причиной отвержения силы благой, благодатной.

Там, где мы отказались от естественных дарований любви, образующих семью, Отечество, мы ведь ради чего-то отказались. Оказывается, ради возможности яркой, сильной впечатлительной жизни, которую нам устраивают сегодня зрелища. 70 лет назад появился в России первый телевизор, так называемый КВН, по-моему, он назывался, с экраном, размером 8 на 12 сантиметров. С этого времени зрелища стали забирать человека. И вот уже нет семьи, одни спины уткнувшихся в телевизор людей. Нет теперь родни, потому что даже на родственные гостевания, на разные всякие там застолья, народ собирается, включив телевизор, и все 2/3 времени своего гостевания сидят в телевизоре, пока не напьются, и в итоге телевизор станет как-то им ну и не нужным. Но ладно телевизор. Сегодня интернет вошел в дома, и теперь все вечера, которые раньше люди вообще проводили за псалтирью, ну вот в 17 веке, народ проводил время семейное в зимние вечера за псалтирью. Один читал, другие слушали, второй читал, потом опять все остальные слушали. И псалтирь прочитывалась порою до 5 кафизм за вечер. Слушали, включая малых детей. Ну, в итоге, они там не заснут, и на коленках устроятся, но, тем не менее, в этой атмосфере жили. Сегодня зайди в квартиру, сообщаются спина со спиной, муж в одном компьютере, в общении со своими, жена в другом компьютере, а дети, особенно подростки, каждый в своем. А друг к другу они чем? Спинами.

Но еще в 1930-х годах прошлого столетия этого просто быть не могло. Попробуйте сейчас тогда, тем людям, ну, обычной такой, советской может быть, но все-таки из тех церковных времен еще живущей семьи, предложить вот так вот спинами сесть, и просидеть, хотя бы полчаса. Да вас примут за помешенного. Правильно? Тогда бы приняли. А сейчас нет. Мало того, это не просто утвердилось, это теперь живет, как некая торжествующая норма жизни. Где здесь любовь? Нет. Где здесь уклад? Нет. А что вместо уклада? Современный образ жизни, общественное устроение, общественная формация, вот как это называется теперь. Прогрессивное собрание людей в семье. Откуда это? Почему это? Апостол Павел говорит: «потому это, что человецы сделались растленными умом и отсюда неискусными в вере, и вообще, потерявшие веру. Еще религиозность как-то еще живет в людях, какая-то православная религиозность зовет к крещению. После крещения хоть как-то, какое-то количество в год стало приходить в храмы, а у других более, у нас с вами и чаще ходить в храмы, но с годами эта религиозность тоже гаснет.

Так вот о чем сегодня притча блудного сына. Эта притча зовет нас вернуться в Отечество, то есть проснуться как сыновья, не только в естественной любви. Но сыновья в своей любви Божией, сделаться людьми церкви, сынами церкви сделаться. Помимо уклада любви естественной, которая образует семью, род и Отечество, пробудиться в любви к Отцу Небесному, ко Христу. То есть пробудиться в жизни по благодати Духа Святаго. Начать жить Его присутствием в нас, Его стяжанием в себе, и тогда ты становишься Сыном по творению своему, сыном Христа своего. Становишься сыном церкви, дочерью церкви. Благодать подтверждает, что ты сын и дочь церкви, а потеря благодати, одно только лишь религиозное чувствоговорит, что ты вышел во двор церкви. Помните этот образ, да? Двор с оградой, обширный достаточно двор, а внутри двора стоит дом.

Так вот в доме живут те, кто имеют веру. А в ограде те, кто имеют религиозное чувство. Но, в нем обращены не к иным верованиям, а обращены к верующим, обращены к дому. Вошли в ограду церкви и обращены к дому. К сожалению, обращены, да не все. Те, которые обращены, они, соответственно и стараются при доме, поближе к дому быть. Но тогда это не просто пришли в себя. Это еще и обрелись. То есть нужны силы, чтобы подойти, протиснуться и рядом с домом быть. Силы нужны благодатные, того же Духа Святаго, каковым в эту ограду церкви и вводимся мы с вами. И вот те, которые имеют эту силу благодатную, они близ этого дома, почти уже при дверях веры, почти уже способные шагнуть внутрь.

Но только самим все равно не шагнуть, благодать введет, сами не можем. И тогда явится вера снова, после призывающего периода явится вновь вера, и начнутся те удивительны дела, про которые так просто сказал Господь: «Будете больных исцелять, мертвых воскрешать, горы передвигать. Что смертное испиете, не повредит вам. Вот все это будет с вами», говорит Господь. Вот признаки веры. Но это все в доме церкви. А за пределами дома, в ограде этого ничего нет. Есть только лишь одно религиозное чувство, но обращенное к вере, обращенное к благодати, обращенное к людям, исполненным ее, и людям верующим. Но вот, оказывается, не все даже и при доме-то оказываются. А другая часть посреди ограды успокоилась, и себе, устроили свою церковную жизнь, как она им более менее доступна, и остаются в ней.

А есть еще же и третья категория, которые в ограде церкви, но при самом заборе, да еще и при разных калитках, дверях. Время от времени так, выбегают за пределы, то в супермаркете 6 часов проведут, то на концертах разных, то дома еще побудут, перед телевизором, или же в интернете, то еще и вообще, просто побудут в каких-то ссорах между собой, это же вообще же уже выпали за пределы церкви. Если ссорятся в доме, они же не в церкви ссорятся, и не в ограде. В ограде нельзя это делать, невозможно. Там просто нету ссорящихся, в ограде церкви. Каждый раз, когда мы впадаем в ссоры, или же в обиды, или еще в какое-то разделение, мы в этот момент как бы выпавшие за пределы ограды. Выскочили через калитку, через дырку в этой ограде, и там устраиваем под забором какие-то свои разборки. Выясняем отношения. Выяснили, побежали, исповедались, и исповедь нас обратно впустила в ограду церкви. Какое-то время побыли в мире, опять нас разнесло, и мы опять убежали. Вот периферийная часть народа.

И пост для всех. И для тех, кто в доме, и для тех, кто при доме, и для тех, кто посередине, удобный порядок своей церковной жизни устроил. Не в укладе. Потому что в укладе церкви, это значит, в доме, в вере, не в религиозном чувстве только. Ну и наконец, пост для тех, кто вообще при калитках и при всяких дырках в ограде. Для всех пост, и всех сегодня притча о блудном сыне призывает подвигнуться с его прежнего состояния хотя бы в последующее. Те, которые при дырках, и при калитках, в ограде церкви, подвиньтесь в середину. Те, которые в середине этой ограды, подвиньтесь ближе к дому. Те, которые у дома уже, встаньте прямо на самое крыльцо дома, в ожидании, когда благодать подхватит вас и внесет в дом, и вы сделаетесь людьми верующими, в силе исполнены, искусными в вере, то есть, исполнены силы, искусными в вере, то есть умеющими верованиями действовать. Внутри себя шевелить движениями веры в уме, в сердце, в воле, в духе своем, движениями веры сослагаться с движениями благодати и благости Христовой. Вот это начнет быть. Ну, для тех, кто сейчас при доме.

То есть каждому своя мера, но везде требуется мера какого-то подвижничества, какого-то подвигания. То есть из своего сегодняшнего положения надо подвигнуться чуть ближе, чуть в большее положение, труд какой-то надо совершить. Вот о чем, оказывается, притча. И тогда вот это растление ума, и из которого ушел уклад из нашей жизни, любовь ушла, одно только лишь, образованная ученость да интеллигентное надмение, да самодовольство, оно начнет отодвигаться. И ты начнешь становиться попроще. Ну и да, будут на тебя там шикать, что вот что-то с тобой сделалось, такая была прямо, а теперь ужас, на тебя смотреть невозможно, что это такое? Что это за одежды такие какие-то, простые слишком, что это такое вообще, прическа куда у тебя делась, куда делась краска с лица, что это такое? А тебе как бы это все нипочем.

Да, притча о фарисее и мытаре позвала нас в задачку с тремя звездочками. А притча о блудном сыне, пришедшим в себя и обретшего, обретя, но в силах, зовет нас выполнить задачку со звездочками четырьмя. Но это если притязательно. А если не притязательно, хотя бы из твоего сегодняшнего положения в следующее, то это вполне реально и возможно, только надо захотеть двигаться. А захотеть, значит, двигаться подвижническим движением, то есть значит, какую-то аскетику, делание себе взять. Не просто пребывать в церковном пространстве на время Великого поста, то есть не вкушая мясного, молочного, и яиц, а обретясь в подвижническом пространстве. Пусть маленьком, пусть всего лишь небольшом, но на весь пост. Не на три дня, как капелька мужества, а на весь пост.

Пройдя через это, маленькую задачку не с 4-мя звездочками, и даже вообще без звездочек, простенькую задачку для себя самого, но подвижническую. И ею до конца поста трудясь, трудиться, не оставляя. Вот куда зовет нас сегодня притча о блудном сыне. Давайте пойдем. Аминь.

Расшифровка: Байрамова Н.Л.